Культурный регионализм — возрождение культурной жизни

 

Эпоха первых перестроечных десятилетий во многом формирует облик России ХХI века, выбирающей новый вектор своего исторического развития.

В условиях отсутствия общей концепции общественного реформирования, все более четкого понимания неэффективности заимствований чудес техногенного мира, актуализировались поиск и использование возрожденческих тенденций в самой России.

Всегда трудно оценивать быстро меняющуюся действительность, не испытывая при этом ни сомнений, ни затруднений. Несмотря на общий негативный фон присутствует ощущение, что Россия, совершив первоначальный разрушительный рывок, вступает или уже вступила /?/ в эпоху возведения мостов между прошлым и будущим, опираясь на устоявшиеся, динамичные тенденции общественного развития. К их числу в первую очередь относятся достаточно стихийные процессы регионализации, ставшие визитной карточкой современного переходного преиода России.

Наше ни с чем не сравнимое время подарило пример попятного движения внутри воронки социокультурного прогресса, отмеченное сближением и взаимоперетеканием разновременных уровней культуры. Поставленные рядом, они обусловили видение настоящего лишь на фоне прошлого и проектов будущего, обнаружив чрезвычайную устойчивость и укорененность историко-культурных традиций, охраняющих позитивные импульсы на поле культурного регионализма. Даже при тех услвоиях, когда общественному сознанию настойчиво внушаются представленияч о катастрофизме переживаемой эпохи, следуя которым культура обречена быть слабой и упаднической. По-видимому, этим обстоятельством не в последнюю очередь объясняется отсутствие социального заказа на конструирование позитивных мифов взамен рухнувшей идеологической лозунговости.

Эти и многие другие негативные общегосударственные позиции демонстрируют абсолютное незнание и незнакомство с обширным континентом России, ее обликом, мироощущением людей, а не “электората”, расположенным “вне” ее столиц. И потому представляется актуальным и полезным предварительный анализ развития процессов культурной регионализации на пороге ХХI века.

Сознательно дистанцируясь от “общецивилизационного” подхода, не покидающего аналитические прогнозы в других сферах общественной жизни, /хотя до сих пор никто не построил вразумительной системы его сущностных критериев/, остановимся на двух аспектах культурного регионализма — “видимых” и “невидимых”, позволяющих оценить его историческую причастность ко всем явлениям современного переходного периода России.

Первый из них связан с “видимыми” формами культурной регионализации, которым в доперестроечные времена не придавали особого значения. Все они были помечены грифом “периферийная” культура. К 1997 г. многие из них развиваются в рамках прежних культурных традиций, другие же восстановились в историко-культурном контексте России.

“Видимые” формы культурного регионализма развиваются в условиях все новых и новых негативных последствий социально-экономической эволюции общества, вызывая недоумение западных наблюдателей, отмечающих сохранение его высокого творческого потенциала. Некоторые примеры.

Первое место, безусловно, занимает высокая музыкальная культура, не утратившая своего места в системе ценностей российского переходного общества. Музыкальные центры, сохранившие симфонические, камерные коллективы служат региональными центрами притяжения, увлекая своей творческой и просветительской деятельностью учащихся многочисленных музыкальных школ. Они существуют в большинстве населенных пунктов России, доказывая на практике возможности творческого совершенствования на оперных и концертных сценах удаленных от столиц, в рамках “своих” конкурсов и фестивалей.

Осенью 1997 г. в Саратове прошел 10-й Всероссийский конкурс молодых скрипачей, давно превратившийся не просто в смотр талантов, но в этап подготовки к Международному конкурсу скрипачей им. П.И.Чайковского. В Краснодаре ежегодно проходит шубертовский фестиваль. В Тамбове обосновался Международный Рахманиновский музыкальный фестиваль. Ярославль известен не только своим Губернаторским симфоническим оркестром, но и собиновским музыкальным фестивалем. Там же возродилось древнерусское клиросное хоровое пение. В Рыбинске, Ярославле вслед за Каменец-Уральском, возродивших все каноны вековых традиций литья, получивших признание музыкантов, появились и мастера колокольного литья, и своя школа колокольного звона. В седьмой раз небольшая адыгейская станица Тульская около Майкопа пригласила на хоровой фестиваль казачьи певческие коллективы, для которых хоровое пение — вековая народная традиция, бытующая на всем Северном Кавказе.

На протяжении всего 1997 г. по всей стране в 50-ти городах Севера, Дальнего Востока, Урала шел фестиваль хоров, посвященный памяти А.Юрлова, который говорил о роли хорового искусства, что “это уровень здоровья нации”. Повсеместно сложились и успешно концертируют детские хоры: большие и небольшие, выступающие и в своем округе, и в дальнем зарубежье /Европа, Америка, Австралия/, возвращаясь с международными призами и шлейфом подлинного восхищения уровнем исполнения и профессиональным преодолением сложных репертуарных программ.

Хоровые коллективы включают в свои программы и светскую, и духовную музыку, требующие от исполнителей глубокого погружения в духовное наследие, широты образованности, соединения знаний истории, литературы, живописи, что одно лишь позволяет нести просвещение и пробуждать подлинный интерес слушателей. Уровень развития этого процесса такой высокий, что, как заметил руководитель мужского хора Московского Патриархата “Древнерусского распева” А.Гринденко, в стране настало время явного Ренессанса.

Востребованность обществом этой сферы духовной жизни не вызывает удивления. Происходит стихийное пробуждение генетического историко-культурного наследия, каким бы долгим не было его забвение. Не в первый раз в рождественскую неделю 1998 г. практически повсюду проходили традиционные выступления хоровых коллективов, даривших слушателям музыкальные произведения разных эпох и школ.

В Архангельске седьмой год процветает Международный джазовый фестиваль, в Вологде — в пятый раз, причем он проходит в рамках Международного фестиваля современного искусства по маршруту Москва, Вологда, Архангельск-Санкт-Петербург, Вильнюс с участием музыкантов из России, Японии, Франции, Литвы. Музыкальная жизнь Вологды столь интенсивна, что воскресные концертные программы играются на нескольких площадках, на основе абонементной системы семейных посещений.

Обширна афиша сценических оперных спектаклей, регулярно привлекающая на свои сценические площадки режиссеров, художников из ближнего и дальнего зарубежья.

Быть может сложнее всех других поддерживать на регулярном уровне балетное искусство. Тем не менее балетные школы сохраняются. В Перми, Новосибирске они готовят своих выпускников в лучших традициях, унаследованных от прошлого. Стоит сослаться на Международный конкурс балета в Республике Саха. Он важен и сам по себе, и интересен как осуществление общей концепции развития Республики ХХI века, сформулированной его президентом М.Николаевым: “ХХI век будет иметь собственные общечеловеческие ценности, частные и локальные, в том числе, не исключено, и якутскую, парадигмы...

Якутская парадигма, в моем представлении, будет нести на себе отпечаток специфического познания с применением общенаучных и частных парадигм нашей республики с непременным учетом национального менталитета. Мы будем видеть мир, как и все, но только своими глазами. Мы будем ощущать этот мир, как и все, но только пропуская через собственное сердце”.

Театральная жизнь провинции настолько интенсивна, что одним перечислением театральных постановок удовлетвориться невозможно. Зритель, покинувший кинозалы, уставший от негативного однообразия ТВ, отдает свои симпатии живому, эмоциональному, размышляющему актерскому мастерству, обращенному непременно к духовному миру человека. Драматические, академические, камерные, студийные, кукольные театры, возрожденный исторический народный театр в уличных декорациях — на замковых развалинах, на фоне прекрасных архитектурных памятников, музейных экспозиций под открытым небом (Псков, Новгород, Ярославль, Вологда и др.), привлекают зрителя и в больших, и в малых центрах, где проживает 74% населения России. Не лишне будет напомнить, что во все времена на протяжении двух последних столетий, любовь к театру в России была традиционной объединительной чертой ее культуры, восходящей к контактным формам культуры.

Абсолютное большинство театральных коллективов не могут “показываться” в столицах, что не останавливает развитие “собственных” театральных фестивалей в Новгороде, Петрозаводске, Воронеже, Орле, Туле, Смоленске, Новосибирске, Иркутске, Выборге..., куда с удовольствием едут столичные театральные критики и журналисты, открывающие континент творческой активности и творческих удач.

Сходную позицию отказа от обязательности столичной репрезентативности заняли художники, писатели, поэты. Их регионализм сложился много ранее того, как Россия начала втягиваться в современные социально-политические реформы. Обособление внутри бывших общесоюзных творческих объединений наметилось давно как защита от господствовавшего идеологизма и неизменной политики унификации. Неформальные региональные объединения писателей, художников, поэтов стали заметнее после ликвидации практически всех культурных контактов Центра — провинции. Это последнее, исторически обоснованное обстоятельство, никак не повлияло на сохранение и реализацию творческого потенциала организованного “вне столиц”. “Нас, русских, не удивишь очередными провалами в экономике или политике: страна родная и не на такое еще способна!... Но когда говорят об упадке современной русской поэзии — я не то что удивляюсь, но по меньшей мере внутренне посмеиваюсь: и вы, мол, туда же! Вслед за падением уровня экономики или “морали” — вам подавай еще и конец искусства? — не дождетесь”, — восклицал Т.Васильев, поэт ярославщины. Их поле деятельности ограничено, но его участники ощущают свою полную самодостаточность, сохраняя за собой поэтические высоты и место для самоиронии, позволяющих преодолевать наше хаотическое время.

Сократились тиражи, вновь основанные “толстые” литературные журналы Урала и Дальнего Востока не лежат в столичные киосках; провинциальные художники с успехом проводят выставки, не выезжая за пределы своей республики, области, города, сформулировав достаточно четкую позицию: зачем нам обязательно ехать в Москву, наше творчество доступно всем, кому оно интересно. В том числе и представителям делового западного мира, проложивших к нам свою тропу. Такое отношение художников, работающих далеко от столичных центров, обесценивает патерналистские планы московских проектов: “... найти в азиатских странах (бывшего Союза) и в русской провинции десять-двадцать (?) мощных художников и представить их должным образом в Москве”.

Быть экспонированными в родной провинции, сохраняет  привлекательность для столичных художников, где они встречают, как правило, теплый прием и возможность установления творческих контактов. Так, в январе 1998 г. в Грязовце /Вологодская область/ проходила выставка известного графика А.Кузминского, чьи изысканные листы неоднократно экспонировались в Европе и Америке. Теперь их с нетерпением ожидает к себе Вологда.

Избранная региональными объединениями художников позиция закрепляет в сознании сограждан значимость локальных школ, поощряет привлекательность развития детского художественного образования. Нет ни одного малого населенного пункта, не говоря о городах с 10-15 тыс. жителей, где бы не обосновались детские центры творчества, дома искусств (Муром, Коломна, Великий Устюг, Тотьма, Борисоглебск, Острогожск, Бежецк, Грязовец, Кадников...). Художественные конкурсы, выставки детских школ, участие в международных тематических биенале придают значимость художественной жизни провинций, усиливают межрегиональные связи, обнаруживают широкие потенциальные возможности достаточно автономного существования даже в услвоиях удаленности от столиц.

Совершенно особое место в современных региональных процессах занимают музеи и деятельность всех подвижников, причастных к сохранению и возрождению историко-культурного наследия России, возвращению народу исторической памяти, — необходимой составной общественного сознания. С большим трудом наше общество приходит к оценке его подлинного места в обновленческих процессах. Причем как бы ни казались несоразмерными поставленная цель и малые возможности самих музеев, вокруг них зачастую вспыхивают нешуточные страсти, отражающие дуализм ценностей, принадлежащих двум разнонаправленным системам нашего переходного общества. Одна из них представлена властными структурами и их беспрограммными устремлениями удержаться у власти. Другая связана с корневой системой России, заключенной в сохранении и развитии потенциальных возрожденческих сил провинциальной цивилизации, которые транслируются культурными традициями мышления и поведения.

Трудно представить уровень существования музеев в конце 90-х годов без сопутствующих им сходных негативных экономических иллюстраций. И все же.

Когда в Тюмени появилось четкое понимание невозможности возвращения и переселения в “теплые края”, количество музеев... стало расти. Осознав пожизненную привязанность к этим краям, краеведение стало открывать новые и новые историко-культурные страницы региона, что оказалось и актуальным, и современным: музеи стали интересны, нужны и посещаемы (!).

После десяти подготовительных лет в 1995 г. в Рыбинске открылся музей г.Мологи и Мологовского края. Ни на современных картах России, ни в географических указателях такого города и края нет. Его имя возродили к жизни, вырвав из водяного плена и сознательного забвения, в уникальном музее.

О чем речь? Об исчезновении с карты России целой “Мологоской страны”, располагавшейся на 4,5 тыс. кв. км. вокруг города Мологи, которому ныне исполнилось бы восемь с половиной столетий. Ушли под воду огромные лесные массивы, знаменитые на всей Волге заливные луга. Оказались подтопленными Углич, Пошехонье, Весьегонск, Мышкин, Брейтово.

Ради строительства Рыбинского и Угличского гидроузла были исковерканы судьбы 130 тыс. жителей 700 сел и деревень; уничтожены сотни памятников культуры, сложившийся уклад жизни Мологоско-Шекснинской земли.

Сооружали гидроузел почти вручную 150 тыс. заключенных, оставляя за собой огромные безымянные кладбища. Писать об этом надо отдельно. За весь более чем 70-летний период советской власти о Мологе не было скзано ни одного слова.

Воды сомкнулись не над одним городом. Такая же судьба постигла гг.Корчеву с известными минеральными источниками, Калязин — в Тверском крае, Ставрополь у Жигулей, городище Луковец у Череповца. Так перекраивалась жизнь народа, так формировалась новая система ценностей, призванная похоронить память о живом прошлом, о домах, прожитых годах, отобрать землю с могилами предков.

Двадцать лет подряд на один день собирались и собираются бывшие мологжане со всех концов Союза, чтобы пообщаться и как бы вернуться к родным берегам. Иногда это удается почти наяву, как случилось в 1992, 1996 гг., когда уровень Рыбинского моря понизился более, чем на 1,5 м, обнажив мостовые, улицы, контуры фундаментов, кованные решетки, надгробные плиты. Краеведы музея добрались к этим историческим камням, собрали подлинные свидетельства этого города-призрака, вновь погрузившегося под воду, сняли фильм “на дне” моря. В нем звучат голоса живых, вернувшихся в свой город, узнающих белые ступени гимназии, ограду монастыря, мощеную дорогу на кладбище.

Бескорыстное и подвижническое служение краеведов города во главе с его бессменным директором Н.М.Алексеевым по собиранию материалов музея Мологи сделала музей притягательным центром для композиторов, поэтов Рыбинска.

Открытие музея в 1995 г. было приурочено к празднованию 220-летия со дня рождения графа А.М.Мусина-Пушкина, чье родовое имение также покоится на дне Рыбинского моря.

В присутствии потомков славного рода Мусиных-Пушкиных, собравшихся на торжество со всего света, впервые прозвучали слова церковного покаяния и на воды над Мологой легли поминальные венки. Так, через десятилетия постепенно восстанавливается память и связь времен, лежащих в основе ничем не заменимого исторического мышления.

Музеи как знатоки и хранители памятников своих регионов, важны для подлинного восстановления единства народа, расколотого надвое переворотом 1917 г. Для тех, кто унес на своих плечах воспоминания о России и ищет с ней встречи, и для всех “отлученных” от многообразия историко-культурного наследия России.

В небольшой краеведческий музей Большого Села /Яросл. обла./, где ежегодно проводится театрализованный праздник, посвященный дню рождения П.Жемчуговой, приезжают потомки графа Д.Шереметева, привозят своих детей, чтобы увидеть и поклониться земле, откуда родом этот замечательный талант. И поддерживается эта традиция директором музея, научным сотрудником и экскурсоводом в лице... одного человека-подвижника — А.С.Лыковой.

В 1996 г., когда отмечался юбилей больницы им.Склифасовского, учрежденной графом Шереметевым, по завету П.Жемчуговой, в Москву были приглашены участники этого представления. Они выступили в историческом интерьере больницы, заслужив похвалу и одобрение членов общероссийского Дворянского Собрания, чествовавших общественнополезные деяния одного из славных родов России.

Такой же пожизненной преданностью поддерживаются музеи г.г.Данилова, Любима, грибоедовский музей в Хмелите, музей Батюшкова под Устюжной Железопольской, Ясная Поляна, Михайловское. От этих людей, работающих в условиях отключения электричества, тепла, телефона, протечек потолков, отсутствия транспорта для экспедиционных нужд исходят объединительные творческие импульсы. В том числе предложения (в декабре 1997 г.) об объединении сил в “Ассамблее провинциальных музеев” для выживания и противостояния общегосударственной политике экономии на культуре.

Никто не заменит роли музеев в осуществлении гражданской миссии встречи времен и поколений разделенного народа, просвещения и возврата духовных традиций историко-культурного наследия своей стране.

Совершенно очевидно, что путь к преодолению забвения, духовного одичания, возрождению разрушенного исторического мышления — во многом ключевой задачи обновления России — заключен в рамки культурного регионализма. Любые другие подходы заранее обречены на идейную схоластику и организационную нежизненность крупномасштабных программ. Достаточно сослаться на “диагностическую анкету”, выработанную и предложенную Московским университетом культуры, в котором авторы предлагают программу выживания музеев, настолько оторванную от ральной жизни, что ее вполне можно отнести к разряду юмора.

В целом можно отметить, что “видимые” черты культурного регионализма, о которых шла речь, безусловно свидетельствуют о его парадоксальной жизнестойкости и притягательности творческого круговращения, образовавших основу феномена российской провинциальной цивилизации — этого реального социокультурного континента страны.

“В крупных городах и совсем маленьких поселках идет фантастически напряженная и интересная ультурная жизнь: книги пишутся, издаются и рецензируются, художники выставляются, спектакли ставят, на них ходят и о них спорят. Такое впечатление, что слухи о гибели российской культуры до российской провинции не дошли”, — такой вердикт был вынесен по итогам конкурса работ, посвященных проблемам развития культуры “вне столиц”.

Попытки определить структуру, временные параметры, весь облик российской провинциальной цивилизации обнаруживают ее достаточно сложный характер и невозможность подходить к ней с одномерным определением. Почти полная неизученность ее “невидимых” черт ограничивает полноту представлений о сущности этого явления, определяющего историческую ориентированность культурной регионализации. Тем не менее представляется принципиально важным для построения ее общей концепции, остановиться на двух из них. Первая из них иллюстрирует очаговый характер развития духовной культуры России. Вторая связана с отсутствием маргинальности во всех малых и средних городах, издавна служивших центрами формирования стабильного социокультурного облика общества. Обращение к этим чертам отвечает на вопрос о том, является ли культурная регионализация стихийно сложившимся или исторически обоснованным процессом.

“Россию сделали ее просторы и история”, — утверждал В.О.Ключевский.

Если геополитические аспекты в развитии России соотносить не только со страновыми интересами,пограничными конфликтными ситуациями, но и с защитой интеллектуальной собственности, тогда станет понятна их роль в оценке современных процессов регионализации, в особенности исторической обоснованности культурного регионализма; в неумолимости проявления черт стихийности и иррациональности общественного сознания; в масштабности “поля” поиска объединительной общенациональной идеи возрождения страны.

Академик Н.Н.Моисеев предложил в рамках этой последней темы рассматривать геополитическую данность России как почву для построения общенациональной объединительной программы по “выходу” России к северным морям: заселению и промышленному освоению природных богатств и территорий крайнего Севера, связанного политическими интересами со странами северной Европы, Аляской и Тихоокеанским регионом. Собственно говоря, речь идет о новом этапе обживания Севера, в том числе так называемых депрессивных территорий Крайнего Севера, Чукотки, где проживает более сотни народностей и где практически утрачены очаги местных культур.

Проект открывает еще одно направление в процессе регионализации России, затрагивая перспективы развития трети ее территории — проблемы даже услвоно не стоящей ни перед одной из европейских стран, чей опыт магнетически притягивает помыслы наших государственных структур.

Их опыт, “нависающий” над Россией, диктует в первую очередь, обсуждение социально-экономических проблем, подчиненных идеям адаптации в будущее техногенное общество и не нуждается в привлечении иных установок, как, например, евразийства. При всей внешней удаленности этих идей ХХ века, они оказываются близкими соседями в контексте грядущего ХХI века. Для России в концепции евразийства отражено, во-первых, осмысление давно состоявшейся встречи двух цивилизаций, о которой ныне пишут как о грядущем событии следующего тысячелетия. Во-вторых, приоритет историко-культурного наследия в реализации долговременных программ, не говоря о корректировке современных реформ. Хотелось бы надеяться на утверждение в общественном сознании и понимание именно этого приоритета, обеспечивающего не столько безошибочность преобразований, сколько обоснованность вектора развития страны и органичность выбора национально-объединительной идеи.

Не последнее место в утверждении этой обширной концепции занимает научная гипотеза о северном происхождении всей мировой цивилизации, о том, что Кольский полуостров представляет собой один из центров гиперборейской культуры. Новые подтверждения этой гипотезы принесли сенсационные находки экспедиции В.Д.Демина за Полярным кругом в 1997 г.

Исходя из особенностей  геополитической реальности России, становится понятной специфика строительства ее многовековой культуры. Именно ими был продиктован очаговый характер формирования историко-культурных центров, чрезвычайно удаленных друг от друга. Очаговость как форма преодоления геополитического контекста стала ведущей исторической тенденцией культурного развития России. Она поэтапно накапливала все виды предметной деятельности, духовного общения, утверждая и сохраняя, с одной стороны, традиционализм мышления и поведения, устойчивость стереотипов общественного сознания. С другой стороны, очаговость историкокультурного развития способствовала распространению нового идейного контекста, принимавшего зачастую оппозиционный характер по отношению к столичным и официозным установкам, утверждая тот самый диалогизм, без которого не существует духовного прогреса (М.Бахтин).

Повсюду очаги просветительства, распространявшие просвещение, образование, первоначально складывались вокруг монастырей, исполняя ту же роль, что и университеты на Западе: наставлять в нравственным устоях, прививать понимание и восхищение перед абсолютом красоты, мудрости, заключенных в письменных и устных источниках, в творениях мастеров.

Их усилия направлялись на собирание и приумножение рукописного богатства, коллектионирование раритетов, организацию художественно-декоративных мастерских. В результате складывались очаговые центры, сохранившие памятники высочайшей культуры, сложившиеся в региональные школы живописи (Новгород, Псков, Вологда, Ростов), архитектуры (Торопец, Тотьма, Новгород, Ростов), ценинного искусства (Сольвычегодск, Ярославль, Вологда). Между школами иконописи и мастерами декоративно-прикладного искусства располагались региональные центры светского народного лубка на дереве (в районах старообрядческого Севера, Поволжья, юга России), как идейное противостояние и неприятие ХVII веком петровского прозападного наступления. Не говоря о высочайшей культуре русского Возрождения, региональные памятники которого в Северо-Вотсочной Руси с его знаменитым культурным центром “Григорьевского затвора”, Каргополя, Придвинья, Прионежья, приравнивались П.П.Муратовым, Е.Н.Трубецким, И.Э.Грабарем к эталонам итальянского Возрождения.

Очаговый характер историко-культурного развития России сложился при взаимодействии духовной и светской культуры, при тесном переплетении всех форм культурной деятельности — бытовой, хозяйственной, политической, усиливавших региональные принципы собирания созидательных сил общества. В данном случае можно напомнить о возникновении такого феномена общественной жизни России, как усадьбы, исполнявших притягательную роль небольших региональных центров. Их число было несопоставимо больше по сравнению с богатейшими и повсеместно известными усадьбами, способными щеголять своими коллекциями, архитектурными ансамблями, библиотеками общенационального значения, театрами, зверинцами, ботаническими садами.

Небольшие усадьбы служили открытыми центрами просвещения, гнездами собирательства, распространения новейших знаний по природопользованию, внедрению новых технологий в крестьянских хозяйствах, поддержанию народных промыслов, наконец, что особенно важно для рассмотрения эволюции социокультурных связей, служили соединительными мостами между культурой города и деревни. Именно в этой точке происходило соприкосновение эпох, нередко драматичное. В целом же феномен усадьбы в России исполнял загадочную функцию присутствия одного времени в другом, сохраняя живым облик поколений, представления о временах стабильности и всей системы ценностей общественного сознания, присущих историко-культурному наследию провинциальной цивилизации, столь важной для оценки современных процессов России.

Очаговость, как историческая форма преодоления геополитического пространства России и специфический признак ее культурного прогресса вновь доказала свою жизненность после распада всех объединительных принципов и структур, обнаружив устойчивость и творческие возможности существования, несмотря на общую деструктивность происходящих реформ.

Вокруг редакций малотиражных провинциальных газет складываются литературные объединения: в г.Данилове газета “Северянка” стала поэтическим центром, принимающим активное участие в радиоконкурсах по истории своего города, проведению широких тематических встреч; в г.Талдоме газета “Заря” вместе с городской библиотекой поддерживает традицию литературных встреч; пос.Борисоглеб настолько широко известен своим поэтическим “гнездом”, и неформальным объединением художников, что не нуждается ни в какой дополнительной аттестации; в г.Мышкине городская библиотека использует интерьеры старинного особняка для осуществления своими силами театральных постановок; в Кимрах в музейно-выставочных залах проходят выступления хоровых коллективов, выставляются мастера различных жанров: бисероплетения, лоскутной техники, целой галлереи тряпичных кукол, вызывающих восхищение и изумление иностранцев сказочностью сюжетов и уровнем исполнения.

Вокруг небольших музеев, библиотек, редакций малотиражных провинциальных газет складываются литературные объединения, издаются краеведческие, поэтические сборники, поддерживаются традиции юбилейных творческих встреч, возвращение из прошлого забвения славных имен и свершений своих земляков.

Объединительные тенденции и отсутствие агрессивности относятся к числу тех системообразующих черт российской провинциальной цивилизации, которые подводят к пониманию основ ее стабильности. Пожалуй, самая важная и емкая особенность провинциальной цивилизации связана с отсутствием /почти полным/ социокультурной маргинальности — столь свойственной городской среде крупных городов. Это обстоятельство создает основу стабильности облика жизни и облика личности, сохраняет влияние устоявшихся региональных традиций мышления, поведения. В отличие от городской среды больших городов, где ощутимее и масштабнее вторжение новых стереотипов с его дуализмом ценностей.

Изучением явления маргинальности давно и плодотворно на опыте крупных городских центров занимались венгерские, польские, болгарские социологи, фиксировавшие стремление переселенцев обрести стабильность, представление о которой было “вынесено” из того социокультурного наследия, с которым происходит “вживление” в новую среду. Невозможность полного переноса и опоры на ненужные в городе системы представлений, не столько затрудняет личностную адаптацию, сколько косвенно подтверждает факт реально существующей социокультурной стабильности в рамках провинциальной цивилизации.

Отсутствие маргинальности в российской провинции служит тем спасительным якорем стабильности, который создает равновесие между хаосом, исходящим из Центра, и всей остальной страной, стихийно избирающей принципы регионального развития во всех сферах общественной жизни и ухода с поля заимствования идей (то приближения конца истории, то непременного столкновения цивилизаций XXI века).

Потенциальные возрожденческие тенденции провинциальной цивилизации могут быть оценены в России как залог ее спокойного и уверенного вхождения в новое.

 

Т.И.Снегирева 
Россия и современный мир



Если вы незарегистрированный пользователь, ваш коммент уйдет на премодерацию и будет опубликован только после одобрения редактром.

Комментировать

CAPTCHA
Защита от спама
4 + 0 =
Решите эту простую математическую задачу и введите результат. Например, для 1+3, введите 4.