… без понимания причин и движущих сил любого вооруженного конфликта,

остановить его невозможно[1]

 

С. Глазьев, советник Президента РФ

 

… всем нам нужно трезво оценивать существующие угрозы глобальной,

региональной и национальной безопасности[2]

 

С. Нарышкин, председатель Государственной Думы ФС РФ

 

 

Самое трудное в анализе и прогнозе адекватно оценить происшедшие качественные изменения в жизнедеятельности человечества (в т.ч. в таких специфических областях, как военное дело), а тем более спрогнозировать эти изменения на будущее. Такой анализ сталкивается не только с объективными трудностями (недостаток информации, научного осмысления, привыкания к реалиям и т.д.), но не субъективными трудностями – прежде всего отрицанием этих реалий, нежеланием их признавать, инерций мышления, а иногда обычной человеческой ленью и привычной.

 

Можно констатировать, что в начале XXI веке произошла революция не только в средствах ведения войны, связанная с новым этапом информационной революции, но и способами их применения, что, к сожалению, далеко не всегда нашло свое отражение в понимании большинства представителей политической и военной элиты России. Так, изменение в соотношении сил в начале века привело к резкому усилению роли военного фактора в качестве политического инструмента Запада, что только в 2014 году стало основаться в России.

 

Аналогичную трансформацию претерпевают и государственные и даже международные институты, которые в условиях реализации сценария сетецентрической войны превращаются из политических инструментов в средства вооруженной борьбы, которые уже, как правило, становятся мало пригодны для реализации политических функций. Конфликт на Украине в этом смысле был очень показателен: не только госсекретарь США, но и его пресс-секретари (вспомним «псакизмы») и даже ООН, ОБСЕ и другие международные институты, «вдруг» претерпели мгновенную трансформацию, превратившись в средства ведения не политики, а войны.

 

Другая сторона проблемы – конкретность развития сценариев СО, войн и конфликтов, – политическая, экономическая, социальная, военная и иная, – отнюдь не означает, что их развитие принципиально отличается от закономерностей развития сценариев человеческой цивилизации (ЧЦ), международной обстановки (МО) или военно-политической обстановки (ВПО). Наоборот, можно сказать, что конкретный сценарий СО в том или ином месте (времени, с участием и т.п.) является одним из частных случаев, частностью реализации более общего сценария, о чем подробнее я писал выше[3]. И, что очень важно, не может ему принципиально противоречить. Так, формирование СО на Украине в 2014 году происходило под сильнейшим влиянием таких невоенных факторов, как информационный, социально-культурный и цивилизационный. В частности, языкового, когда «фронт» боевых действий фактически совпадал с границей преобладающего населения, говорящего на русском языке.

 

Выборы в Верховную Раду Украины, состоявшиеся в октябре 2014 года подтвердили эту закономерность. Даже в находящихся под контролем украинской армии регионах (Днепропетровске, Мариуполе и др.) большинство получил «Оппозиционный блок», который ассоциировался у многих с сепаратистами.

 

Сказанное означает, что при формировании современной СО значение невоенных факторов возрастает. В условиях сетецентрической войны это значит, что средства вооруженного насилия, прежде всего традиционные отнюдь не являются единственными и решающими средствами войны.

 

[4]

 

Другими словами произошла серьезная переоценка значения тех или иных политических и иных средств, в том числе и в целях ведения войны, в пользу силовых, но не военных средств.

 

Такая переоценка иногда обозначается на некоторых рисунках как изменение пропорций среди вооруженных и невооруженных средств политического насилия следующим образом.

 

 

Из этого однако отнюдь не следует, что «невооруженные средства насилия» менее опасны для жизни человека. Просто в отличие от «вооруженных» средств насилия в сетецентрических войнах важнее содержание, а не форма – сознание человека, а не его жизнь. Победа достигается не за счет максимальной численности уничтоженных врагов, а за счет максимального числа обманутых (введенных в заблуждение, дезинформированных и т.п.) противников. Так, миллионы граждан Украины, которых превратили в русофобов и противников России, это – безусловная победа в сетецентрической войне против нашей страны.

 

Война, как известно, политический инструмент. Она нужна не сама по себе, а в качестве средства для достижений вполне конкретных политических целей, которые являются в конечном счете осознанными интересами правящих элит. Поэтому очень важно точно знать политические цели сетецентрической войны против России, которые основываются на неких интересах. Так, применительно к войне на Украине эти цели – дезинтеграция и дестабилизация России, снижение ее влияния, – где собственно военные инструменты играют незначительную роль. Очевидно, что военной победы Украине над Россией не одержать, а прямая война США и НАТО чревата излишними рисками. Поэтому остаются многочисленные средства сетецентрической войны, в т.ч. радикальные, вооруженные, а также санкции, дипломатическая изоляция, даже торгово-экономический карантин и т.п. средства,  которые смогут либо заставить Россию принять условия Запада (т.е. капитулировать), либо разрушить ее.

 

Проблема также в том, что политические интересы в отношении России могут достаточно быстро меняться (а в XXI веке можно констатировать радикальное изменение в политических целях основных держав) в зависимости от международной и военно-политической обстановки (МО и ВПО). Это означает, что могут меняться и цели и средства сетецентрической войны против России, т.е. меняться современная и будущая СО. Так, в отношении СССР в конце 30-х годов СО менялась несколько раз в зависимости от намерений и результатов политики Японии, Англии, Финляндии и Германии. Менялось и представление об СССР – от «коммунистической угрозы» до «русского союзника». Поэтому очень важно отслеживать динамику изменения СО. Это легче делать при помощи модели, где могут быть использованы тысячи факторов, влияющих на сценарий СО.

 

Если вернуться к известному рисунку логической схемы политического процесса, то область анализа СО, характера международных и внутренних войн и военных конфликтов можно обозначить как заштрихованную часть, включающую часть факторов группы «Д», «В» и «Г». При этом важнейшее значение для анализа СО имеют цели в отношении субъекта МО и ВПО, т.е. группа факторов «В». Эти политические цели являются и ключом к пониманию целей и стратегии сетецентрической войны, где создание «ложного образа» для оппонента является важнейшей частной задачей.

 

Исходя из предложенного определения стратегической обстановки (СО) можно предположить, что анализ и прогноз возможных сценариев развития СО в XXI веке, в силу своей сугубой конкретности и субъективизма, требует особенно скрупулезного  внимания и подходов, которые исключают простую экстраполяцию существующих тенденций в развитии МО и ВПО, а тем более привычный, традиционный анализ и прогноз, опирающийся исключительно на исследование перспектив развития ВиВТ. В этом случае неизбежен вывод о том, что характер СО и современных войн изменился настолько, что позволяет говорить об отсутствии ясной границы между войной и миром.

 

 

Из этого рисунка видно также, например, что более общая часть – военно-политическая обстановка (ВПО), охватывает более широкую область политического процесса (обозначена на рисунке пунктиром), а еще более общая – международная обстановка (МО) включает дополнительно международные реалии и ведущие тренды (группа факторов «Б») и часть системы национальных ценностей и интересов. Наконец, самая общая – локальная ЧЦ, точнее совокупность всех локальных ЧЦ – представляет собой общую основу, фундамент для понимания характера и будущих сценариев развития СО.

 

Таким образом сценарий развития СО является «конечным продуктом», частным случаем сценария развития человеческой цивилизаций и взаимоотношений между локальными цивилизациями, в частности, военно-политических отношений. Это подтверждает в том числе и война на Украине 2014 года, которая может быть понята только как вооруженный конфликт между двумя локальными цивилизациями, проживающими на Украине. Первая из них – «западноевропейская» – хотела ассоциировать себя максимально быстро с Западом, в том числе через противопоставление с «восточноевропейской» (российской) локальной цивилизацией. Вопрос только в том, насколько этот процесс совпадал с интересами Запада, насколько он был им инспирирован и искусственно обострен. Без ответа на этот вопрос  невозможно дать оценку СО, сложившейся в 2014 году на Украине.

 

Думается, есть все основания считать, что сценарий развития СО на Украине был точно разработан и выполнялся с помощью Запада в рамках ведущейся им сетецентрической войны в последние 20–25 лет. Налицо ясный план, чётко сформулированные цели, последовательность в их достижении (несмотря на то, какая администрация находилась в Вашингтоне), выделение необходимых ресурсов и многое другое, что свидетельствует о тщательно разработанной и последовательно реализуемой стратегии.

 

Другой вопрос заключается в том, насколько перспективен это сценарий развития СО на Украине в будущем? Как представляется, с точки зрения интересов западной локальной цивилизации, он стратегически, в долгосрочной перспективе, полностью адекватен существующей на Западе стратегии мирового лидерства, а значит при прогнозе будущих сценариев развития СО на Украине следует исходить из этой предпосылки.

 

Очень важно понимать последовательность и приоритетность различных систем ценностей из различных частей элит для того, чтобы правильно оценить СО и характер войн и конфликтов в XXI веке. В данном случае в системе ценностей одной части элит заложено старое представление о неизбежном глобальном характере войны, который автоматически означает ее недопустимость, «немыслимость». В частности и сегодня у значительной части российской правящей элиты и общества сохраняется миф о том, что война это такой вооруженный конфликт, который сопровождается массированным использованием ядерного оружия. Другими словами, если нет ядерной войны или по крайней мере крупномасштабной войны, то и нет войны вообще. Граница между «войной» и «невойной» – массированное использование ВС, ВиВТ. До тех пор пока этого нет, нет и войны.

 

Это – опасное заблуждение, которое вызвано старым, инерционным и очень субъективно-ошибочным мышлением при котором только массированные боевые действия с крупными потерями означают войну. На самом деле война, причем крупномасштабная и даже с еще большими потерями, которые сознательно игнорируются, с Россией уже идет. Это полномасштабная война, преследующая и достигающая политических результатов. И дело не в том, что уже есть немалые жертвы и огромные экономические потери, а в том, что политические цели такой войны вполне реализованы и реализуются. В частности:

 

– развален ОВД и СЭВ, а лидеры стран-союзниц СССР уничтожены или репрессированы;

 

– развален СССР и разделен на государства, часть которых вошла во враждебную военно-политическую коалицию

 

– развалена экономика России, а ее влияние в мире и возможность противодействовать контролю США сведено к минимуму;

 

– по периметру России создается союз враждебных государств и очагов напряженности;

 

– в Евразии создана серия постоянно существующих конфликтов и очагов нестабильности.

 

Если справедливо подсчитать эти потери (русских, оставшихся за рубежом, погибших от эпидемий, в т.ч. эпидемии самоубийств и т.д.), то окажется, что они составляют десятки миллионов жизней.

 

В этой связи возникает вопрос о политической адекватности, с которой по-разному описывается глобальная МО и ВПО. Важно, чтобы такие оценки были максимально реальными, хотя именно адекватности и реальности сегодня и не хватает. Так, значительная часть правящей российской элиты готова согласиться на контроль со стороны западной локальной цивилизации. Другая – не хочет признавать, что этот контроль уже существует. Третья – реалисты – называют вещи своими именами. Так, например, можно согласиться с бывшим советником НГШ. И. Поповым, который описывает современную СО следующим образом. Причем его субъективность имеет основания.

 

[5]

 

Думается, что эти категоричные выводы И. Попова совершенно оправданы, хотя и требуют уточнений. Порой, весьма серьезных. И таких же субъективных.

 

Прежде всего относительно того, идет ли уже новая война или у России все-таки есть «небольшой срок условно мирных лет». На мой взгляд, есть все основания утверждать, что «холодная война» с СССР–Россией не прекращалась. Просто в 90-е годы, когда СССР и Россия шли на запредельные уступки, сравнимые с капитуляцией, они приобрели другую, более «мягкую форму», когда очевидны средства и приемы психологической и сетецентрической войны использовались редко. Они не отменялись и не запрещались, просто их использование крупнокалиберной артиллерии по отступающему россыпью и не оказывающему сопротивление врагу.

 

Но по мере того как «отступающие» замедляли свой бег, начинали организовываться и пытаться оказывать сопротивление все инструменты сетецентрической войны, включая самые грубые – шантаж, провокации, санкции и др. – вновь становились используемыми. Более того, происходила их модернизация, накапливание, разрабатывались новые, более эффективные способы применения. В 2013–2014 годах мы стали свидетелями того, как прежняя «холодная война» не просто вернулась, но и приобрела новое силовое качество: в отличие от периода новое силовое качество: в отличие от периода 70-х–80-х годов уже не было военно-стратегического, политического и экономического равновесия. Соотношение сил однозначно стало в пользу США.

 

Другой тезис И. Попова о том, что мы» не знаем «своих врагов», «своих союзников» вполне может быть оспорен, хотя действительно наша внешнеполитическая пассивность 90-х годов привела к тому, что мы потеряли даже тех союзников, которые оставались с нами после кризиса начала 90-х. Другое дело, что мы нечетко представляем себе ответы на вполне конкретные вопросы формулируемые в военной доктрине. И в этом И. Попов совершенно прав: что такое война? – Мы имеем очень смутное представление, которое сформировалось во времена СССР.

 

Справедливо и утверждение И. Попова о том, что «незнание» в СССР о войне привело к его поражению. Но здесь требуется сделать существенную оговорку. Говоря «мы», надо точно понимать, кого мы имеем ввиду. «Мы» при М. Горбачеве и Б. Ельцине – это та часть элиты, которая не хотела не только признавать существование войны, но и понимала и принимала западные правила, т.е. готова была к поражению.

 

Только понимая роль правящей элиты в осознании объективных интересов, можно адекватно оценить политическую часть СО и, можно говорить о научном долгосрочном прогнозе развития различных сценариев военно-политической и стратегической обстановки. Только правильный политический анализ, т.е. анализ объективных интересов и ценностей (в т.ч. правящей элиты), может объяснить глубинные основы формирования СО. В данном случае, если речь идет об объективной оценке СО у М. Попова, либо моей, необходимо исходить не из наших представлений (или еще хуже намерений и пристрастий), а из интересов и целей локальных цивилизаций, наций и государств. Стратегическая обстановка в конечном счете – лишь производное из тех обстоятельств, которые формируют тенденции в развитии наций, международных отношений (МО) и их части – военно-политических отношений.

 

_________________________

 

[1] Глазьев С.Ю. Украинская катастрофа: от американской агрессии к Мировой войне? М.: Книжный мир, 2015. С. 23.

 

[2] Нарышкин С.Е. Вступительное слово / Подберезкин А.И. Долгосрочное прогнозирование сценариев развития военно-политической обстановки. М.: МГИМО(У), 2014. С. 3.

 

[3] Подберезкин А.И. Военные угрозы России. М.: МГИМО(У), 2014.

 

[4] Зеркалов Д.В. США. НАТО. ЕС. Эскалация войн / http://www.zerkalov.org/files/sha-187.pdf [2]. С. 703.

 

[5] Доклад к.и.н. руководителя независимого экспертно-аналитического центра «ЭПОХА» И.М. Попова «Война это мир: невоенные аспекты обеспечении безопасности государства» на открытии Дней науки 2014 «Современные аспекты международной безопасности». МГИМО. 2014. 9 апреля / http://eurasian-defence.ru/node/30886 [3]