Профессор МГИМО Алексей Подберезкин: Субъективное восприятие элитой как фактор анализа состояния современной стратегической обстановки (СО)

Готовящиеся (в МГИМО(У) экспертные предложения нередко

используются в процессе принятия государственных 

решений по многим внешнеполитическим вопросам…[1]

 

В. Путин, Президент России

 

Сегодня под теорией войны понимается некий перечень работ, 

изречений, выступлений и просто мнений авторов и специалистов

разного уровня…, которые … по вполне субъективным причинам

считаются правильными и аксиоматичными[2]

 

А. Владимиров

 

 

Целеполагание и стратегическое планирование, как процессы подготовки и принятии политических решений, влияющих на формирование ВПО и СО, находятся под сильным воздействием субъективных факторов. Прежде всего способности и готовности правящей элиты адекватно воспринимать, оценивать и прогнозировать развитие МО, ВПО и СО. К сожалению, далеко не всегда правящая элита принимает своевременные и адекватные решения, отражающие реальные интересы нации и государства и соответствующие их системе ценностей. Степень этой адекватности может быть очень разной, но, наверное, она будет сильно колебаться в зависимости от профессионализма, патриотичности, креативности и других качеств правящей элиты. В любом случае объективные интересы (потребности) нации и общества проходят через «призму» осознания элитой и трансформируются в цели и задачи стратегии, с одной стороны, и распределение национальных ресурсов, с другой. На известном рисунке это будет выглядеть следующим образом применительно к оценке и прогнозу развития ВПО – Со и, главное, – выбору национальной стратегии.

 

 

Как видно из рисунка, правящая элита («Д»):

 

1. Оценивает МО, ВПО и МО («В») и учитывает их влияние на формирование целей и задач национальной стратегии, в т.ч. в военной области (оценка угроз и опасностей).

 

2. Формулирует цели и задачи («Г») с учетом оценки МО и ВПО («В») и имеющихся ресурсов («Б»), исходя из национальной системы ценностей и интересов («А»).

 

3. Международные реалии и национальные интересы находятся под взаимным влиянием и, в свою очередь, влияют на восприятие правящей элитой страны.

 

При этом точность и адекватность оценки и прогноза правящей элитой ВПО и СО зависит от многих факторов:

 

– качества и объема информации;

 

– научного обеспечения;

 

– эффективности государственного управления и др.

 

Но, в том числе, и от личных качеств представителей правящей элиты, прежде всего:

 

– профессионализма;

 

– образования;

 

– нравственности (неподкупности);

 

– способности к стратегическому прогнозу;

 

– креативности, а также внутриполитической и внутриэкономической обстановки в обществе и государстве и множества других факторов.

 

Таким образом реальная объективная ВПО и СО может существенно отличаться от ее субъективного восприятия правящей элитой страны. А принимаемые ею решения будут в еще большей степени субъективны и зависимы от факторов, которые могут и не иметь прямого отношения к ВПО и СО.

 

Субъективность восприятия правящей элитой ВПО – СО и субъективность принимаемых ею военно-политических решений делают правящую элиту главным объектом влияния и воздействия со стороны внешних сил.

 

Субъективность – важнейшая особенность в анализе и прогнозе СО, которая неизбежно участвует в формировании той реальности, с которой приходится иметь дело. Другими словами субъективный фактор играет не только важную роль в анализе и прогнозе СО, но и в ее формировании. Прежде всего за счет соответствующих субъективных сценариев развития СО, которые реализуют правящие элиты.

 

Если о роли субъективности в анализе СО уже говорилось, то в данном разделе необходимо сказать о субъективности как сознательно избранном методе выбора средств ведения политической – сетецентрической войны. Ее суть в конечном счете сводится к внешнему управлению правящей элитой страны. С этой точки зрения США уже выиграли войны на Украине, правящая элита которой публично заявила о подчинении внешнему влиянию со стороны США. Так, в ходе войны на Украине стало общем правилом, когда некие публичные заявления и действия, не соответствующие реалиям и потребностям, предпринимались не только в США, но и на Украине. Феномен заявлений представителей правящих кругов Украины и США («псакизмы») трудно объяснимы и поддаются пониманию, если не учесть, что такие заявления и публичные действия ценны «сами по себе», фиксируя ситуацию, а не являются некими политическими инструментами, какими обычно являются официальные заявления. В случае с Украиной эти заявления означают простое и полное «совпадение» политики Украины с политикой США.

 

Другой, более масштабный пример политики сетецентрической войны по отношению к группе стран. Нередко говорят, что политике США и других странах не удалось стабилизировать внутриполитическую ситуацию. В том числе утверждают, что даже успешные военные действия и применение ВТО не привели к политической победе, хотя собственно военная победа и стала достигаться быстрее и с меньшими затратами. Между тем, если предположить, что целью политики США является  не мифическая победа, а дестабилизация, хаос в этих странах, то в таких военных действиях появляется не только реальный политический смысл, но и признание достижения конкретного политического результата, а именно – дестабилизация политической системы и правящей элиты, ее замена, в конечном счете, на другую правящую элиту (или элиты), которые согласились бы на внешний контроль со стороны США. В этом смысле Ливия, Ирак, Афганистан – примеры политической победы США.

 

Сравнивая СО в той или иной стране в разные периоды времени, мы неизбежно по привычке оперируем такими категориями, как количество потерь в живой силе и технике, площадь оккупированной территории, численность захваченного населения и др., достаточно объективными критериями, которые традиционно используются входе всей истории человечества. И к которым мы исторически привыкли.

 

Между тем современная ВПО и СО характеризуются сегодня преимущественно иными, прежде всего субъективными особенностями и критериями, которые имеют мало общего с традиционными. Более того, мы видим, что их роль становится даже более важной, чем объективных критериев. Так, например, война на Украине, а до этого в Ираке Югославии и Афганистане, показала, что не так уж важны прямые военные потери личного состава, вооружений и военной техники, сколько их субъективные оценки в СМИ, социальных сетях и официальных заявлениях. Можно даже сказать, что власти Киева беспокоили не столько реальные потери, сколько комментарии о таких потерях. Поэтому была запущена массированная политико-идеологическая компания, целью которой было сознательно и грубо исказить реальное положение дел. Если в прежних конфликтах и войн собственные потери и потери противника искажались в неких пропорциях, то Киев в 2014 году продемонстрировал, что информации о потерях можно просто придумывать. Так, долгое время говорилось о десятках погибших в АТО, когда уже были тысячи смертей. Реальность отрицалась грубо и сознательно, формируя искусственное восприятие СО ин Украине у мирового сообщества и внутри страны.

 

Другая возросшая роль субъективного фактора – идеологическая поддержка населения, – стала решающей, как показали примеры войн на Украине, в Афганистане, Югославии, Ираке и Ливии. Особенно хорошо эта возросшая роль видна на примере исламских государств и политики негосударственных акторов прежде всего, общественных и политических организаций, которые стали реальными факторами формирования ВПО – СО, не имея нередко никаких иных ресурсов, кроме идеологии. Яркий пример этому стремительный рост влияния ИГИЛ, которая за 7–9 месяцев 2014 года превратилась во влиятельную политическую и военную силу, признанную не только на Ближнем и Среднем Востоке, но и в Африке, и в Юго-Восточной Азии.

 

Идеология, как субъективный фактор формирования СО, до сих пор недооценивается в России. Так, говоря о СО на Донбассе в 2014 году, важно оценивать не только физические потери и соотношения в ВС и ВиВТ, а то число сторонников, которое сегодня реально существует на Украине. В этой связи примечательно, что на выборах в октябре 2014 года на занятых Киевом территориях большинство проголосовало за «сепаратистов». Таким образом получается, что подавляющее военно-экономическое превосходство Киева … проиграло идеологическому превосходству сил сопротивления, которое обладало существенно меньшими материальными ресурсами.

 

Субъективный характер любой стратегической обстановки (СО) и соответственно еще более субъективный характер ее анализа и стратегического прогноза вытекает естественным путем из огромного числа субъективных, переменных и частных, порой кажущихся незначительных факторов, влияющих на ее формирование[3]. Понимание характера этой субъективности и максимальное использование этих субъективных факторов становится решающим в современной стратегии и достижении победы, естественно отражаясь на формировании СО. В отличие от анализа ВПО, который во многом детерминирован политическими, экономическими и иными реалиями, СО является настолько динамичным явлением, что субъективные факторы играют гораздо более важную, нередко решающую роль. Получается, что тот, кто лучше знает особенности и возможности субъективных факторов и умеет управлять ими, тот получает существенные преимущества в формировании СО и в конечном счете в силовой борьбе. Особенно, если речь идет о прямом влиянии на правящую элиту страны. Заметим, кстати, что именно руководство страны, ее лидеры, стали основными объектами для сетецентрической войны после окончания «холодной войны»: Чаушеску, Хоннекер, Павлов, Крючков и Янаев, Наджибулла, Каддафи и др.

 

Важнейшим аспектом, характеризующим СО, например, является эмоциональная степень, глубина вовлеченности нации и страны в вооруженную борьбу. Это происходит потому, что даже незначительное участие страны в военных действиях так или иначе отражается на всех областях жизни общества и государства. «Всплеск» патриотизма или, наоборот, негативная реакция могут очень быстро либо ускорить, усилить масштаб военных действий, либо остановить их. Пример с Украиной показателен: массовое дезертирство, с одной стороны, и массовый психоз в СМИ, с другой. Как справедливо отмечают российские исследователи, «Война представляет собой одно из двух состояний общества, противоположное миру… В условиях войны общество подвергается военному насилию и само применяет его. При этом вся жизнь социума подчиняется интересам ведения вооружённой борьбы, которая ведётся в форме согласованных и систематических военных действий. Без этого войны не бывает по определению»[4].

 

Вместе с тем характеристика современной СО значительно более субъективна по целому ряду параметров, чем в недавнем прошлом. И это используется в сетецентрической войне прежде всего с точки зрения дезинформации элиты. Можно сказать, например, что в 1980-е и 1990-е годы правящая элита СССР и России сказалась под массированным информационным давлением со стороны Запада, которое сознательно искажало многие реалии, разрушая национальную систему ценностей и подрывая государственные интересы. Другое дело, что советская и российская элиты оказались не в состоянии сопротивляться этому давлению и искажению МО и ВПО в силу разного рода причин, в том числе и субъективных.

 

В полной мере эти свойства СО используются и сегодня против российской элиты, восприятие которой сознательно искажается внешним воздействием и санкциями. Таким образом затрудняется адекватность и своевременность оценки, анализа и прогноза СО у правящей российской элиты. Причем вполне целенаправленно и сознательно. Именно под внешним влиянием в российской экспертной среде «вдруг» появляются и активно продвигаются неадекватные концепции и оценки ВПО – СО. Не случайно, ведь, в первой редакции «Концепции национальной безопасности России» 1996 года утверждалось, что «России никто не угрожает». (Этот тезис, кстати, в той или иной форме до сих пор сохранился в разных нормативных документах).

 

Сознательное субъективное и ложное влияние извне на российскую правящую элиту проявляется и в том, чтобы игнорировать новые явления в формировании ВПО и СО. В том числе таких решающих и субъективных, как способы ведения сетецентрических войн против элиты и общества противника. Это неизбежно предполагает игнорирование множества неизвестных прежде переменных и новых характеристик, составляющих суть войны, что равноценно в прежние годы тому, что «не заметили» появление новых средств и способов ведения войн. Так, в условиях современной СО и даже войны значительная часть элиты и большинство нации может вообще иметь смутное представление о реальности происходящего. В 2014 году в России, вплоть до конца 2014 года не осознавались реалии войны на Украине, а еще в конце 2013 года ведущие политики и эксперты «прогнозировали», что в 2014 году МО, ВПО и СО останутся прежними.

 

Массовая дезинформация, искажение действительности, сознательно создаваемые в элите и обществе, формируют иллюзию, которая воспринимается большинством как реальность. На Украине, например, никто не верит в использовании тяжелого вооружения и даже баллистических ракет против гражданского населения, а в России – что Запад поспешит отказаться от экономических санкций. Обострение ВПО и СО в 2014 году, имеющее стратегический и долгосрочный характер, воспринималось в России и в мире как «частное» мнение некоторых представителей российской элиты. Война, в которой фактически уже участвовала Россия в 2014 году, настойчиво не признавалась войной, а враждебная политика – «не всегда адекватными действиями партнеров».

 

Самое масштабное создание иллюзии неадекватной ВПО и СО происходило в процессе развала ОВД и СССР. Геополитическая реальность в виде ОВД (и его экономической основы СЭВа) Советским Союзом была практически заменена (лучше сказать подменена) на новую, искусственную, нереальную, причем как у ловкого фокусника эту подмену обнаружили не сразу, а только «вдруг» когда границы НАТО приблизились к Белоруссии. Тем более не сразу ее осознали. Потребовалось много лет для того, чтобы эти реальности (и то постепенно) осознали политические элиты бывших социалистических стран, которые стали объектом управления (манипуляции). К тому времени маскировочные символы «демократии», «равенства», «общечеловеческих ценностей», «гуманизма» и т.п. уже не требовались и от них спокойно избавились. Процесс сценарного программирования, составляющий суть сетецентрической войны, против ОВД и СЭВ, в основном завершился к началу 90-х годов XX в.

 

Была в итоге достигнута главная политическая и геополитическая цель (равноценная победе в масштабной даже, глобальной войне) – противник был дезинтегрирован и принял условия поведения («нормы международных правил»). Новая ВПО и СО полностью соответствовала этим результатам политической победы. Как отмечали позже американские эксперты, – «Утрата государств-союзников, вывод войск, дислоцированных на их территории, распад социалистического содружества и затем Советского Союза привели к тому, что Россия оказалась на периферии не только европейской, но и в целом мировой политики во всех ее проявлениях. Данное положение значительно усугубляется тем, что в результате произошедшей трансформации Россия лишилась на Западе огромного предполья, глубиной свыше 1000 км. На этой территории были расположены ее наиболее боеспособные группировки Сухопутных войск, системы противовоздушного и противоракетного прикрытия и важные базы Военно-Морского флота. Оказались нарушены создаваемые десятилетиями достаточно эффективные глобальные системы связи, боевого управления, разведки, обеспечения жизнедеятельности войск. На территории России фактически остались лишь наименее боеспособные войска второго стратегического эшелона»[5].

 

Безусловной заслугой авторов сетецентрической войны является то, что большинство элиты и общества в Восточной Европе, СССР и России так и не поняло масштабы произошедшего, а значительная часть не понимает этого и сегодня. Не считая сознательных политико-идеологических предателей, это большинство правящей элиты оказалось неадекватным воспринимать реалии МО, ВПО и СО. Между тем в результате развала ОВД и распада СССР вокруг России сложилась военно-политическая обстановка, которая с определенной долей условности может быть сравнима с обстановкой 1937−1940 годов, когда Советский Союз оказался в так называемом «кольце недружественного окружения». И если в предвоенные годы нашими противниками был создан кордон преимущественно по идеологическим основаниям, то в настоящее время – по геополитическим основаниям, в рамках реализации концепции «геополитического гетто»[6].

 

В этой связи возникает вопрос о том, какой видят на Западе международную обстановку (МО), военно-политическую обстановку (ВПО) и военно-стратегическую обстановку (СО) в будущем в действительности и какой хотят, чтобы их видели в России, прежде всего, конечно, в правящей элите страны?

 

Приходится признать, что к началу XXI века в США пришли к выводу, что Россия перестала быть для них серьезным потенциальным стратегическим противником, превратившись в лучшем случае в региональную державу, а потому, в глобальной сетецентрической войне США за сохранение мирового лидерства ей и отводится соответствующая роль. Одним из следствий такой переоценки стал отказ от массированной и глобальной дезинформации политической элиты России, которая потеряла свою практическую значимость, а, значит, особую секретность и масштабность. Вот почему в отношении российской элиты с конца 90-х годов стали звучать не только трезвые, но и даже пренебрежительные оценки, лишенные в том числе необходимости массированной дезинформации. Такой потребности к началу XXI века уже просто не было.

 

Именно поэтому оценки США в отношении России и ВПО – СО стали более откровенными и даже циничными. Так, главной политической целью США в отношении России в будущем объявлялось постепенное уменьшение влияния России и последующий развал страны и раздел ее ресурсов, а в качестве программы – минимум на ближнесрочную перспективу – недопущение интеграции. Новая СО и ее функциональное предназначение, согласно документам планирования Пентагона и Госдепартамента США, заключается в недопущении появления на постсоветском пространстве государства, аналогичному СССР в послевоенные годы[7]. Это и есть «программа минимум» США по отношению к России на среднесрочную перспективу. Естественно, что «программа-максимум» – развал страны, – пока официально не декларируется, хотя психологическая подготовка российской элиты к такому заявлению уже начата. Не случайно, звучат «частные» и «личные» мнения о необходимости раздела природных ресурсов России.

 

Таким образом, существующая и складывающаяся для Российской Федерации в будущем стратегическая обстановка крайне неблагоприятно влияет на обеспечение военной безопасности»[8]. Неизбежно прогнозируешь дальнейшее продвижение идей дезинтеграции. Но теперь уже России и ее геополитического пространства, что постепенно внедряется (как крайняя необходимость) в сознание либеральной части правящей элиты России.

 

В этих условиях долгосрочный прогноз возможных реальных сценариев развития стратегической обстановки (СО) и их виртуальных клонов – исключительно важное исследование, имеющее трудно переоцениваемое значение для безопасности государств и наций. Но не менее важно и то, как этот анализ будет восприниматься элитой. От того, как точен будет этот прогноз  и насколько адекватно он будет восприниматься, зависит в конечном счете само будущее государства и нации, а в условиях XXI века, – всей локальной российской цивилизации. Мы нередко встречали в истории самый замечательный анализ, а иногда и самый точный прогноз, но крайне редко сталкивались с адекватностью их восприятия правящей элитой, предусмотрительностью и способностью понять их последствия. До сего дня, например, идут споры относительно того, могло ли царское правительство избежать вступления России в Первую мировую войну, не только остановившую быстрый социально-экономический, научный и культурный прогресс России, но и приведшую ее к катастрофе, хотя для экспертов и была очевидна катастрофичность этого решения.

 

Иногда удивляешься, насколько эксперты могут точно предсказать (или спрогнозировать?) необходимые для правительства какого-то конкретного действия. И насколько субъективная реакция правящей элиты неадекватна к восприятию этих рекомендаций. Так, в 2014 году стало окончательно очевидно, что важнейшими приоритетом национальной стратегии должно быть опережающее развитие науки, наукоемких технологий и образования, а по большому счету – национальная мобилизация. В том числе и с точки зрения обеспечения военной безопасности, хотя писалось и говорилось об этом не раз. В том числе и автором этих строк, которому удалось подготовить для первого послания президента РФ две главы, посвященные приоритету развития науки и образования еще первом послании Президента ФС в 1994 году, а позже сделать серию публикаций на эту тему[9]. К сожалению, реакция правящей элиты была минимальна и абсолютно неадекватна не только в 1994, но и через 20 лет.

 

100 лет назад В.И. Вернадский писал примерно в такой же сложной ситуации, в какой сегодня оказалась Россия, что «После войны 1914–1915 гг. мы должны привести в известность и в учет естественные производительные силы нашей страны, т.е. первым делом должны найти средства для широкой организации научных исследований нашей природы и для создания сети хорошо обставленных исследовательских лабораторий, музеев и институтов, которые дадут опору росту нашей творческой силы... Это не менее необходимо, чем улучшение условий нашей гражданской и политической жизни...»[10].

 

Как известно, реакция правящей элиты, как правило, резко бывает адекватной объективным потребностям нации и общества, что неизбежно наводит на мысль, что субъективные факторы в политике, оценке ВПО и СО, играют решающее значение. К сожалению, этот мудрый совет В.И. Вернадского так и не был воспринят. Россия оказалась сначала втянутой в Мировую, а затем и гражданскую войну, которые отбросили ее в развитии на десятилетия назад. Примечательно, что возвращение к опережающим темпам социально-экономического и научно-технического развития произошло в 30-е годы XX века во многом благодаря субъективной оценки того же И. Сталина и части его окружения именно в отношении существовавшей тогда стратегической обстановки вокруг СССР. Эта оценка потребовала рывка в технологическом и экономическом развитии, который, в конечном счете, и создал основу для будущей безопасности СССР.

 

Примечательно и то, что противники И. Сталина – как «справа», так и «слева» – не считали СО угрожающей, а меры, требуемые для обеспечения безопасности в области науки и экономики, – чрезвычайными. Споры о необходимости коллективизации и индустриализации, таким образом, вытекали из разных субъективных оценок СО. Примечательно, что оценка правящей элитой России СО во втором десятилетии XXI века также существенно отличается, что проявляется порой в совершенно различных политических решениях, но ни одна из этих оценок СО не является консолидированным мнением элиты, требующим мобилизации национальных ресурсов. Исходя из различий в оценках СО, можно выделить, как минимум, три главных подхода, отличающихся как по существу оценки, так и по репрезентативности элиты.

 

Первый, либеральный подход, в соответствии с которым СО по-прежнему не является угрожающей для России, а ее смягчение является целиком следствием изменения курса России и лично В. Путина. Можно оценить приверженцев этого подхода в элите и обществе как долю в 2025%, учитывая в т.ч. их личные интересы.

 

Второй, государственнический подход, предполагает, что СО обостряется, но явной угрозы России нет и в ближайшие годы не будет. Этот подход предполагает постепенное естественное "смягчение» противоречий и обострения СО. Сторонниками этого подхода является большинство правящей элиты (не менее 50%) и общества.

 

Наконец, третий подход в оценке СО, которого придерживается меньшинство правящей элиты и общество (5% и 15% соответственно). Эта оценка говорит в пользу нарастания внешней угрозы, более того, что фактически такая война против России уже начата.

 

Понятно, что разница в оценках СО элитой существует всегда. Можно привести в этой связи и аналогию с субъективными оценками СО в Советской правящей элите в 80-е годы, которая определенно разделилась на два лагеря. В первом лагере остались те, кого позже будут называть «консерваторами» и «ортодоксами», кто внешне придерживался строгих марксистских догм, но в действительности справедливо полагал, что против «социализма» (стран-участниц ОВД) проводится прежняя политика «холодной войны» на уничтожение.

 

Вместе с теми в правящей элите СССР вырастала и команда «реформаторов», которая совершенно по-иному оценивала СО в начале 80-х годов. Эта команда использовала для обоснования своих оценок СО разные идеи, концепции и идеологемы – от концепции «общечеловеческих» ценностей и глобальных проблем до идей политической и экономической конвергенции.

 

Современный опыт России показывает, что проблема не в том, что даже на уровне анализа современной ВПО и СО в правящей элите встречаются не просто различные, но и прямо противоположные оценки, которые в будущем еще более будут различаться. Проблема в необходимости выработке единой стратегии поведения в той или иной СО, масштабах ответных мер, т.е. в стратегическом планировании. Как показывает опыт СССР и России, вытекающие из таких неверных оценок, носят и неизбежно, будут носить катастрофический характер. Субъективизм в оценке СО, наверное неизбежен, но он имеет катастрофические последствия если становится неадекватной государственной политикой, а именно этого мы еще только учимся избегать.

 

Таким образом у задачи анализа и прогноза современной СО есть одно непреодолимое препятствие: множество субъективных факторов и переменных, которые субъективно (сознательно и подсознательно) трактуются по-разному. Это превращает прогноз развития сценариев стратегической обстановки (СО) и возможного характера будущих войн и военных конфликтов объективно в наиболее трудный предмет из всех возможных областей долгосрочного прогнозирования и стратегического планирования в силу следующих обстоятельств.

 

________________________

 

[1] Путин В.В. 70-летие МГИМО / http://www.kremlin.ru/news/46791

 

[2] Владимиров А.И. Основы общей теории войны в 2 ч. Основы теории войны. М.: Синергия, 2013.

 

[3] Подберезкин А.И. Военные угрозы России. М.: МГИМО(У), 2014.

 

[4] Бочарников М.В., Лемешев С.В. и др. Современные концепции войн и практика военного строительства. М.: Экон-информ, 2013. С. 16.

 

[5] Strategic Assessment 1997. Flashpoints and Force Structure. Wash., NDLJ, 1997.

 

[6] Strategic Assessment 1997. Flashpoints and Force Structure. Wash., NDLJ, 1997.

 

[7] См.: Доклад министра обороны Президенту и Конгрессу США за 2001 год. – М.: МО РФ, 2002.

 

[8] Бочарников М.В., Лемешев С.В. и др. Современные концепции войн и практика военного строительства. М.: Экон-информ, 2013. С. 29

 

[9] Подберезкин А.И. Национальный человеческий капитал. Т. I–III. М.: МГИМО(У), 2011–2013.

 

[10] Вернадский В.И. Война и прогресс науки http://softporain013.pp.ru/?page=lending&type&=book&size=1&ext=pdf&ma63-76-v-i-vernadskij-vojna-progress-nauki-pdf.pdf. С. 76.