Новая госпрограмма вооружений должна учитывать положения

основных документов стратегического планирования в сфере

обороны и безопасности, включая обновленную Военную доктрину,

проект которой должен быть подготовлен к декабрю[1]

 

В. Путин, Президент России

 

США долгое время полагались на свое 

превосходство в ВиВТ… Для сохранения в будущем превосходства

будет необходимо, чтобы военные разработали новые возможности

совершенствования тактики, технологий и процедур, которые бы

заменили те эффективные возможности, на которых основывалось

превосходство США последние 20 лет…[2]

 

Доклад научного Комитета МО США

 

 

Проблема адекватности оценки и прогноза того или иного сценария развития ВПО имеет исключительно важное значение в силу того, что субъективные факторы (предыдущий опыт, знания, материальная и иная заинтересованность и т.д.), всегда играющие важную роль в общественных, в т.ч. международных, отношениях, абсолютизируются при рассмотрении их военно-политических аспектов.

 

Представляется, что даже возможности количественных оценок (количества ВиВТ, затрат, длительности и др.) нередко не оказывают влияния на процесс принятия решений, когда субъективно осознанный интерес становится главной движущей силой, мотивом и основным «аргументом». Не секрет, что многие политические, экономические и военно-технические решения в СССР и России принимались именно при решающем влиянии субъективных факторов.

 

Можно сделать исключительно точные анализы и прогнозы, очень тщательные предложения в военно-политической области, которые будут перечеркнуты одним – двумя субъективными политическими решениями. Именно в этом заключается главная трудность и опасность анализа и стратегического прогноза – не попасть под влияние при подготовке и быть учтенным при принятии решений.

 

[3]

 

В 2013–2014 годах в России, активизировалась дискуссия и политическая активность в военно-политической области, которые сопровождались целой серией важных, хотя, порой, и запоздалых, ключевых военно-политических и организационных решений. Вообще, надо сказать, запоздалость реакции лиц, принимающих решения в СССР и России, старая болезнь правящей элиты, свойственная, наверное, историческому архетипу русского человека. «Медленно запрягает, да быстро ведёт», – эта пословица точно отражает характер русского человека. Однако эта черта, которую силовым образом преодолевали Иван Грозный, Петр I и Иосиф Сталин, абсолютно недопустима в XXI веке при принятии решений в военно-политической области, где требуется немедленная реакция, измеряемая днями.

 

Приведу пример. В ходе одного из совещаний бывший Секретарь Совета безопасности и Первый заместитель министра обороны РФ А. Кокошин заметил, что совершенствование систем управления, связи и разведки в этом десятилетии будет основным направлением военного строительства в мире. На это я ему заметил, что еще в 1988 году мою книгу, посвященную этой теме специальным решением запретили к публикации, а защиту докторской диссертации переносили несколько раз. Диссертация была защищена в 1989 году и называлась «Значение развития систем боевого управления, связи и разведки (С31) в военной доктрине США»[4]. За 25 лет ее посмотрело 1,5 тысячи человек.

 

Но сегодняшняя запоздалая реакция высшего эшелона правящей элиты была вызвана двумя новыми принципиальными причинами, имеющими вполне объективный характер.

 

Во-первых, обострением ВПО в мире очевидным и неожиданным для многих усилением антироссийской направленности во внешней политике США и целого ряда государств, представляющих западную локальную цивилизацию. Войны и военные конфликты XXI века – от войны в Югославии и Ирак до войны в Сирии и на Украине – стали яркими примерами готовности Запада не только игнорировать нормы международного права (которые он пытался многие годы «объявить незыблемыми»), но и откровенно использовать военную силу по своему усмотрению. Цель революций в Грузии, Киргизии, на Украине и на Ближнем Востоке показала  готовность Запада к резкому обострению ситуации и дестабилизации как средству «форматирования» человеческой цивилизации под свою систему ценностей.

 

Во-вторых, объективным процессом можно признать дальнейшее избавление правящей российской элиты от иллюзий протестантского идеологического либерализма, лежавших в основе внешней и военной политики России со времен М. Горбачева. Естественно, что этот процесс начался еще в первом десятилетии XXI века, но именно во втором десятилетии – по мере усиления агрессивности внешней политики США и ЕС – этот процесс перешел в качественно иную плоскость отказа В. Путина от тех навязанных западных норм и правил, которые выполнялись в предыдущие десятилетия. Собственно последующая политика эскалации санкций США и их союзников во время украинского кризиса и была политикой «силового принуждения» России к соблюдению именно этих западных норм и правил. «Возвращение адекватности» российской элите происходит медленно и болезненно. Она начинает понимать, что ей уже не нужно и даже вредно и опасно, но она еще не понимает ясно, что нужно, каковы приоритеты и как этого добиться потому, что эти вопросы и ответы на них лежат в русле политической идеологии. От коммунистической отказались от либеральной начали отказываться, но новой еще нет.

 

Этот процесс осознания отнюдь не закончиться к 2015 году. Переоценка интересов, приоритетов, даже ценностей, начатая по инициативе В. Путина, ведет неизбежно не только к более глубокому политико-идеологическому отходу от примитивного либерализма, но и формальному его закреплению в политических, юридических и нормативных документах и кадрово-организационных решениях. Собственно его заявление о подготовке новой редакции Военной доктрины России, принятия в июне 2014 г. ФЗ-172 «О стратегическом планировании», совещания и реорганизация ВПК, в т.ч. те, где были утверждены основные направления развития вооружений и военной техники до 2030 года, попытки «просчитать» потенциальные угрозы военной безопасности и др. действия, свидетельствуют о том, что процесс переосмысления основных положений внешней и военной политики России, отнюдь не закончился.

 

Нужно констатировать, что и во втором, десятилетии XXI века оценка сценария развития ВПО отнюдь не всегда может и бывает объективно адекватной, основанной на реальных данных и соответствующей национальным интересам. Нередко складывается ситуация, когда правящая элита неадекватно оценивает объективные реалии и не делает вывода даже из качественного анализа и прогноза развития ВПО. Другими словами, даже полная и качественная информация, анализ и достоверный прогноз отнюдь не гарантирует адекватную – своевременную и такую – ответную реакцию правящей элиты и принимаемые ею решения. Прежде всего из-за мировоззренческой или идеологической позиции того или иного представителя (группы, слоя) правящей элиты.

 

Так, с точки зрения реальной политики и трагических последствий для России ультралиберального внешнеполитического курса М. Горбачева (Э. Шеварднадзе, А. Яковлева) – Б. Ельцина (А. Козырева, Е. Гайдара) очевиден провал односторонней ориентации на Запад и необоснованных уступок. Этот трагизм, ошибочность и провалы (даже преступления) однако отнюдь не означают, что вся элита полностью признает эти факты. Совсем наоборот – многие ее представители не только не осуждают и не признают ошибочность и преступность этого курса, но и настойчиво предлагают его продолжения. Яркий пример – выступление В. Иноземцева, где он в очередной раз повторяет по сути идею сырьевого придатка (и постепенной десуверинизации?) Сибири; «На мой взгляд, идеальное геополитическое позиционирование России – двухполюсная модель. Один полюс – западные рубежи, к которым доставляется сырьё с Урала и Западной Сибири, а также промышленные центры вокруг Москвы, Санкт-Петербурга и Поволжья, где концентрируется высокотехнологичное производство, использующее местную рабочую силу.

 

Другим полюсом может стать Дальний Восток, куда должно доставляться сырьё с месторождений Восточной Сибири и арктических регионов, чтобы перерабатываться в продукцию среднего уровня передела с участием иностранного капитала и (на первых порах) иностранной рабочей силы»[5].

 

Примечательно, что в то же самое время А. Кокошин пишет: «Все больше важных акторов системы мировой политики - государств - деятельно борются за увеличение своей субъектности, за наращивание потенциала реального суверенитета. Идеи универсальной и масштабной десуверенизации, продвигавшиеся и продвигаемые многими деятелями западных стран, в целом не отвечают современным реальностям. В значительной мере эти идеи ориентированы на то, чтобы служить определенным политическим инструментом для американской политической и предпринимательской элиты и элит ряда западноевропейских стран – американских союзников по НАТО»[6].

 

Выбор, стоящий перед правящими элитами государств и принимаемые или решения имеют очень широкий разброс как по политическим и дипломатическим последствиям, так и экономическим затратам. Так, в конце 30-х годов ХХ века в СССР был сделан в целом адекватный анализ внешних угроз, вытекающий из последствий развития военного сценария МО и ВПО, который привел к целой серии политических и военных шагов по укреплению безопасности страны (от активных действий на Дальнем Востоке и против Финляндии до дипломатических шагов по выходу из политической изоляции), а также подготовке всей военной организации страны к войне. Это выразилось в том числе и в фактической мобилизации промышленности, когда доля военных расходов по некоторым оценкам превысила 30% ВВП.

 

Другой пример – неадекватности, в анализе МО и ВПО, переоценки внешней угрозы со стороны СССР в 70-е годы, привел к излишним военным расходам, превышавшим, по оценке в то время западных экспертов, 8% ВВП страны, что свидетельствовало о ее милитаризации и влияло на усиление отставания в социально-экономическом и научно-техническом развитии. В конечном счете это привело к созданию разрыва в уровне развития человеческого капитала и институтов его реализации в СССР и ведущих странах Запада. Со всеми вытекающими из этого отставания экономическими, социальными и политическими последствиями[7].

 

Наконец, есть и третий пример неадекватности в анализе и прогнозе развития ЧЦ, МО и ВПО, и недооценки внешних и внутренних военных угроз – политика М. Горбачева и Б. Ельцина, – которая привела не только к развалу коалиций (ОВД и системы двусторонних связей), но и самого государства, его военной организации и промышленности.

 

В XXI веке проблема адекватности оценки ВПО представлена в двух аспектах. Во-первых, адекватности правящей элиты, когда субъективные факторы и интересы могут серьезно влиять на восприятия угроз – более объективная. Она заключается в том, что в XXI веке граница между силовыми военными и невоенными средствами политики фактически исчезла, либо стала настолько размыта, что в большей степени зависит не от реального положения вещей, а от политической или медийной трактовки. Так, если прежде начала войны ассоциировалось с ее объявлением (что требовалось по международному праву), либо фактическим участием вооруженных сил, то сегодня военные действия ведутся без первого (объявления войны) и второго (формального участия вооруженных формирований). Эта так или иначе, признают и российские эксперты! «Для анализа своевременной и достоверной оценки риска эскалации угроз военной безопасности важен мониторинг точек «бифуркации» момента перехода возникших противоречий из менее опасного состояния в другое – крайне опасное.

 

Момент перехода может быть оценен по совокупности трех критериев:

 

– наличия комплекса противоречий и их характера (возможность их разрешения невоенными мерами – потенциальная степень военной опасности), характеристики военно-политической обстановки – СТАБИЛЬНАЯ;

 

– остроантагонистического характера противоречий (при наличии сопоставимой военной силы и высокой вероятности ее использования) – военно-политической обстановки – КОНФЛИКТНАЯ СИТУАЦИЯ, реальная военная опасность;

 

– наличия военной силы, высокой вероятности ее использования для разрешения противоречий вследствие политической воли и решимости военного руководства – прогноз военно-политической обстановки – МАССОВЫЕ КОНФЛИКТНЫЕ СИТУАЦИИ, непосредственная военная опасность»[8].

 

Именно поэтому важны приоритетность и последовательность, а также личностная адекватность в определении характера и будущего сценария развития ВПО, которые вытекают из более высоких по порядку и приоритетности сценариев развития ЧЦ и МО.

 

 

 

___________________

 

[1] Цит. по: Латухина К. Просчитать угрозы // Российская газета. 2014. 11 сентября. С. 2.

 

[2] Technology and Innovation Enablers for Superiority in 2030 / Report of the Defense Science Board. Wash., 2013. Oct. P. VIII.

 

[3] Инфографика: Елена Мязина, Виктория Сункина, Олеся Волкова // РБК. 2014. 21 июля.

 

[4] Подберезкин А.И. Значение развития систем боевого управления, связи и разведки (С31) в военной доктрине США / Диссертация на соискание ученой степени доктора исторических наук. ДА МИД СССР. 1989 / http://viperson.ru/wind.php?ID=42208wpg=1400#blist [2]

 

[5] Иноземцев В. Не потеряться во времени // Литературная газета. 2014. № 36 (648). С. 9.

 

[6] Кокошин А.А. Некоторые макроструктурные изменения в системе мировой политики / Политические исследования. 2014. № 4. С. 39.

 

[7] Подберезкин А.И. Идеология опережающего развития человеческого потенциала. Т. I. М.: Европа, 2007.

 

[8] Малышев В.П., Макиев Ю.Д., Богатырев Э.Я. Методологические подходы к анализу военно-политических рисков / Проблемы анализа риска. 2013. Т. 10. № 6.