Когда Филипп V впервые столкнул Греческое царство с Римом, судьбы Западного и Восточного Средиземноморья переплелись
в полной мере.... Начиная с этого времени, любой контакт между греческим миром и Римом будет оказывать влияние
не только на сам этот мир, но и на все города, федерации, царства[1].

 

 

В настоящее время произошло перераспределение влияния между факторами, формирующими ВПО. На первый план в качестве главных факторов вышли цивилизационные факторы и тенденции, в частности, такие субъекты ВПО как коалиции и некоторые международные (также преимущественно цивилизационные, как ИГИЛ) акторы. Они понемногу вытесняют даже такие традиционные субъекты ВПО как государства, среди которых ещё С. Хантингтон вычленил государства-цивилизации – «стержневые» государства[2].

 

Это означает, что как с точки зрения политической идеологии, так и военно-технической, главными субъектами ВПО становятся коалиции, которые формируются вокруг «стержневых» государств – США, Китая, Индии, Бразилии, России, Германии, имея, как правило, цивилизационный характер. Даже в том случае, когда культурно-религиозные и этнические различия внутри таких коалиций могут объективно противоречить друг другу. Как, например, это существует в западной коалиции, где соседствуют (до поры до времени) такие разные по характеру страны, как Норвегия и Саудовская Аравия.

 

«Многополярность», которая сегодня находится в центре внимания, – процесс, в том числе цивилизационный, когда та или иная нация определяется с цивилизационным и политическим выбором, которые (как, например, в случае с Индией, Бразилией и целым рядом других государств) в настоящее время не совпадают. Так, Индию буквально «раздирает» внутренний выбор и внешние интересы, что отражается (при всей осторожности и аккуратности) на политическом курсе страны[3]. Этот процесс, во-первых, неизбежно будет длительным, во-вторых, также неизбежно, – «турбулентным», а, в-третьих, сопровождаться формированием коалиций и союзов, в основе которых будут лежать не только политические, но и цивилизационные интересы и ценности. Наконец, в-четвертых, – и это главное для самого процесса формирования ВПО – межэтнические, цивилизационные и иные противоречия, как правило, носят самый жесткий и бескомпромиссный характер. Военные конфликты в Югославии, Армении и Азербайджане и даже на Украине продемонстрировали бескомпромиссность и жесткость такого противоборства. Это означает, что процессы формирования в долгосрочной перспективе ВПО будут очень динамичными и жестокими. Все вероятные сценарии и их варианты развития будут находиться под негативным влиянием цивилизационных факторов и тенденций[4].

 

Цивилизационное противоречие, как явление, – не является абсолютно новым. Судьбы всех стран и цивилизаций так или иначе «переплелись» еще в третьем веке д.н.э. и в дальнейшем развивались в самой тесной взаимосвязи друг с другом. Эта взаимосвязь, как, иногда, казалось, порой ослабевала, но никогда не исчезала. Она выражалась прежде всего в цивилизационном – культурном, религиозном, политическом и экономическом – влиянии крупнейших государств-цивилизаций на другие государства и цивилизации. Такое цивилизационное влияние оказывали не только Греция на Рим, а Карфаген на сотни своих колоний, разбросанных по всему известному тогда миру, но и позже Рима и Византии на других «варваров», Империи Германской нации, Британской, Французской империи и Российской империи на многочисленные народы мира.

 

В разные периоды времени на первый план выходили одни лидеры, потом – другие, которые брали на себя инициативу формирования ВПО. В конце 30-х годов прошлого века таким лидером была гитлеровская Германия, которая относительно небольшими силами разгромила своих противников в Европе и нанесла серию мощнейших поражений СССР в 1941–1942 годах.

 

В 1944 году таким лидером с точки зрения количества и качества ВВСТ и военного искусства командиров и личного состава стал Советский Союз. На мой взгляд, таким лидером он оставался вплоть до своего развала – ВС СССР, безусловно, в годы афганской войны были лучшими в мире. Потребовалось 20 лет, чтобы развалить их и советский ОПК. Это развитие МО и ВПО в последние десятилетия в очередной раз подтвердило правило: Планирование в области создания и развития вооружений и военной техники (ВВСТ) и вооруженных сил (ВС) опирается на анализ и прогноз развития двух основных групп факторов – во-первых, перспективы развития наиболее вероятных сценариев МО и ВПО, а также СОЮ а, во-вторых, наиболее эффективную национальную стратегию, выбор ВВСТ и распределение национальных ресурсов государств. Причём не только военных, но и не военных, материальных, демографических, финансовых и пр.

 

Межцивилизационная борьба продемонстрировала жесткую истину: проблема выживания наций-лидеров, это проблема сохранения ими лидерства, либо превращения в аутсайдеров и исчезновения. Примечательно, что отказ от идеологии равнозначен отказу от лидерства в этой области и лидерства вообще, т. е. изначально существенно ослабляет позиции России.

 

Таким образом, нынешняя проблема военно-политической безопасности России представляется гораздо сложнее, чем видится порой, когда говорят о модернизации ВВСТ России, обновлении потенциала ОПК. Она заключается не только в быстрой военно-технической модернизации, но и в подготовке личного состава, военного командования и политического руководства к принципиально новым условиям возможного военно-силового противоборства. Прежде всего в области количества и качеств национального человеческого капитала (НЧК) и его институтов[5]. Но именно в этой области мы наблюдаем не только сокращение численности граждан РФ в 2020 году на 150 тысяч человек, но и ухудшения его качества, – уровня науки, развития технологий, качества культуры и образования, что вполне объективно отражается международными индексами развития человеческого капитала (ИРЧК) с 1990 года по настоящее время.

 

Очевидно (и это наглядно показала война на Украине и в Сирии), что новая война – по свои способам и средствам ведения – будет принципиально отличаться от предыдущих войн. Но в ещё большей степени она будет отличаться от прежних войн своими целями, имеющими цивилизационный характер. Так, например, основными целями становятся не ВС и даже не предприятия ОПК, а высшая правящая элита, против которой уже в мирное время используется широкий набор силовых приемов, национальная культура, традиции, образование, в конечном счёте человек. Главными инструментами такой войны становятся институты развития человеческого капитала – от государственных и корпоративных до частных и международных, которые пока что связывают только с их частью – НКО.

 

В этой связи резко расширился и спектр силового противоборства, в котором важнейшее место заняли способы и средства информационно-когнитивной войны и специальных (в том числе кибернетических) операций. Так, формирование ВПО на Украине и в Белоруссии в 2014–2020 годах происходило под сильнейшим влиянием зарубежных и национальных НПО и социальных сетей, а также созданных радикальных организаций.

 

Всё это говорит о том, что существующая, а тем более будущая ВПО в мире и в ряде регионов, будет радикально отличаться от тех её состояний и сценариев, к которым мы так или иначе привыкли. Не только участие в её формировании, но и главная роль будет принадлежать институтам развития ЧК, которые могут быть использованы в качестве наиболее эффективных силовых инструментов. Соответственно та сторона, которая проиграет в развитии и эффективности таких институтов, в конечном счёте проиграет и в силовом противоборстве с противником: как уже показала современная политическая история, массам хорошо организованных протестантов не может противостоять ни армия, ни полиция даже если существует решение о жестком противоборстве. Первый такой опыт был продемонстрирован в Румынии, но вслед за этим институты НЧП использовались с разной степенью энергичности во многих странах и лишь иногда (как в России в октябре 1993 года) они уступали открытому вооруженному насилию.

 

Таким образом, формирование ВПО в условиях XXI века радикально отличается от процесса формирования ВПО в прошлые столетия и даже в ХХ веке по целому ряду важнейших критериев. Так, главным критерием ВПО прошлых столетий были кратковременные союзы нескольких великих держав, которые закреплялись, как правило, в результате коалиционных войн – Парижский мир 1815 года, Компьенское перемирие 1918 года и Версальский мир 1919 года, Потсдам 1945 года и т. д., а иногда в результате войны одной великой державы и коалиции (Берлинский мир[6] после Крымской войны).

 

Ситуация принципиально изменилась во второй половине прошлого века, когда сформировались две противоборствующие системы, но одновременно стали появляться и «очаги» из неприсоединившихся и нейтральных государств. Доминирование 5–7 стран сменилось доминированием разных центров силы, претендующих на суверенитет и самостоятельное участие в формировании ВПО. При всей «демократичности», однако, по сути, сохранился и укрепляется только один такой центр – во главе с США. Причём при Д. Трампе он всё больше превращается из широкой коалиции, в которой разные члены имею примерно равные права, в единственный центр – США, – претендующий на формирование с каждым отдельным субъектом коалиции свои правила, а не коллективное руководство, как это принято формально в НАТО.

 

«Уход» прежних безусловных лидеров (Великобритании, Франции, Германии) в качестве самостоятельных факторов формирования МО и ВПО, – не единственное изменение в новом веке. Большое значение в этой связи приобретают такие новые политические реалии и целые группы факторов, которые выпадают из «традиционного» политического анализа или модного («постмодернистского») подхода к формированию МО.

 

Очень точно, на мой взгляд, характер и способы формирования современной ВПО и войн описал советник министра обороны России А. Ильницкий[7]: «Первый подход, где цель – доминирование, контроль, включение, лояльность и подчинение, а целевая аудитория – элита искомого государства/группы государств, требует солидных материальных ресурсов, мощной машины пропаганды и агрессивной силовой поддержки. Этот подход достаточно нереалистичен потому, что не учитывает личные интересы правящей элиты.

 

Второй подход, где цель – влияние, вовлечение, доверие и сотрудничество, а целевая аудитория – все общество искомого государства, требует ясной идеи, обеспеченной честной и ценностной политикой, подкрепленной национальной практикой. Разумеется, такой подход также подразумевает определенное медийное, ресурсное и силовое обеспечение, но не такое затратное, как в первом случае.

 

Первый метод – более прагматичен, второй – более идеологичен. Очевидно, что первый подход (и это не скрывается) присущ политике США. Второй – российский. Он менее эффективен, но может быть более перспективным. И тот и другой широко реализуются во внешнеполитической практике.

 

А. Ильницкий полагает, что «Глобальный кризис – возможность для России вернуть себе статус особой цивилизации, ответственной за судьбу мира. Уверен, Россия во внешней политике в силу ограниченности наших ресурсов, исторической традиции и присущей нам иррациональной миссионной ментальности обречена на второй подход – подход образца».

 

То, что Россия «обречена» на второй подход, – справедливо. Другое дело как она его использует, в какой мере применяет свои цивилизационные преимущества?

 

Исходя из такого подхода, идеология во внешней политике России крайне важна. Без нее мы – корабль без курса. Идеология – это знание про то, зачем и куда править нашу жизнь, всех вместе и каждого в отдельности, как развивать наше государство.

 

Во внешней политике именно идеологическая составляющая должна определять стратегию»[8].

 

Идеология – не только основа успешной и последовательной внешней политики, но и внутриполитической стабильности и динамичного социально-экономического развития. Пример с Белоруссией, точнее, с внутриполитической ситуацией в этой стране, показателен. Как писал накануне выборов исследователь событий на Украине А. Давидченко, «Сейчас разыгрывается классический вариант цветной революции, когда предлогом для нее становятся выборы. Запад готовит на 9 августа протесты, но у него не будет цели сделать революцию сразу. Цель будет другая: поставить под вопрос легитимность Лукашенко. Уже понятно, что он объявит себя победителем в первом туре. А все социологические исследования, которые проведет Запад и результаты которых будут вбрасываться через интернет, будут говорить о том, что должен быть второй тур. Именно легитимность Лукашенко станет основным фактором, раскручивающим протесты против президента Белоруссии. Но эти выступления станут пока таким «тлеющим Майданом». Основной удар планируется на ноябрь»[9].

 

В ноябре-декабре по плану должны подписать большой пакет документов об интеграции между Белоруссией и РФ. Если сейчас не получится огромного Майдана, то он обязательно состоится в ноябре. Но уже под другим соусом. Предлогом к Майдану станет договор с РФ. Лукашенко никто не позволит ничего подписать. В принципе, он сам кузнец этого «счастья»: он создал все эти националистические организации, создал повод для антироссийской истерии. Будут распространяться два тезиса: во– первых, Лукашенко не легитимен, а во-вторых, он хочет подписать договор с РФ и ликвидировать государственность Беларуси. Для интервентов очень важно не позволить глубокую интеграцию между нашими государствами[10].

 

Да, в Украине в 2004 году был реализован классический сценарий цветной революции после выборов, а через 10 лет – другой вариант. Белоруссия пройдет этот путь за несколько месяцев. Пока не известно, что станет дополнительным катализатором Майдана в Белоруссии. Там уже есть достаточно большое количество радикалов, жестко настроенных против России. Специалисты говорят, что в Украине еще в 2012 году не было таких антироссийских отморозков, какие уже есть в Белоруссии. Очень интересное мнение высказал доктор наук из МГУ Андрей Манойло. Он сказал, что Лукашенко специально загоняют в такой «антироссийский коридор», что любой свой шаг он должен обязательно согласовывать с Западом и постоянно бояться Майдана. Шаг влево, шаг вправо – расстрел»[11].

 

По мнению аналитиков RAND Corporation уже к 2023 г. концептуально закрепится новая форма войны – виртуальная социальная война как механизм подрыва суверенитета и разрушения государств.

 

Государства и негосударственные(!) субъекты стран-лидеров (США, Россия, Китай и несколько других) к этому времени (2023–2025 гг.) уже будут способны проникать в другие государства и общества, вызывая их распад и разрушение, не прибегая к военным действиям.

 

Виртуальная война будет носить социальный характер, ибо распространяется на все общество противника. Ее цель заключается в подрыве уровней доверия и, в конечном счете, самой стабильности функционирования целевого государства.

 

Отвечая на концептуальные вопросы: «Есть ли возможность управлять нашим будущим? Можно ли к нему приготовиться?», необходимо определить базовые условия развития. Такие как наличие проекта будущего и его видение, оно у нас уже есть и описано выше, а также достаточное количество энергии и ресурсов для его реализации. А вот здесь – с ресурсами – как раз все непросто[12].

 

Прогресс развития цивилизации, в основе которого экстенсивные механизмы наращивания ресурсов, заканчивается. Китай и Индия находятся накануне ресурсного коллапса. Борьба за истощающиеся ресурсы отныне – доминанта мировой политики. Это серьезная угроза. Лидерство здесь будет обеспечиваться идеологической цельностью и технологическим превосходством при поддержке прямой военной силы. Как преуспеть – рецепт дал великий англичанин Уинстон Черчилль: «Ситуацию надо не только уметь использовать, надо уметь ее создать. Изменяя свое сознание, вы сами создаете свою Вселенную»[13].

 

А. Ильницкий оптимистично полагает, что в Минобороны России уже создана система прогнозирования вооруженных конфликтов. Она позволяет определить место и время начала новой войны, а также вырабатывать механизм реагирования на сложившуюся ситуацию. По его мнению, Министр обороны России генерал армии Сергей Шойгу подчеркивал, что речь идет не просто о прогнозе, а о модели, которая вырабатывает механизмы реагирования: «Выстраивается модель, которая предусматривает не только определение таких «горячих» мест, но и вырабатывает механизм реагирования с учетом тех ошибок, которые были допущены тогда, чтобы их не допустить сейчас»[14].

 

Приходится констатировать: сегодня стратегического видения информационной безопасности нет. Государственная политика в этой области, соответствующая серьезности вызовов, лишь в стадии формирования. Нет единой идеологической и технологической платформы информационной борьбы, не проработана в должной степени ее правовая база. Глобальные процессы в области информационных и ки– бервойн анализируются недостаточно системно. Работа ведется рефлексивно, хаотично и постфактум. Не хватает профессионально подготовленных кадров. Еще хуже – нравственность, интеллект и готовность абстрагироваться от собственных, узкокорыстных интересов, о чем писали многие авторы, например, А.М. Васильев[15].

 

Для начала можно ввести в официальный оборот правовое поле – индикатор эффективности государственного управления, его социо-информационная устойчивость, который определит способность государственных и общественных структур сохранять дееспособность/живучесть в условиях осуществления в отношении России киберударных операций, в том числе сопряженных с негативными информационными кампаниями[16].

 

Достижение заданного состояния социо-информационной устойчивости/живучести должно рассматриваться как одна из важнейших целей России не только в сфере военно-силовой безопасности, но и социально-экономического развития нашей страны.

 

Итак, ситуация довольно серьезна. Без системной политики в области информационной и кибербезопасности мы не обеспечим национальную безопасность даже при сильной военной компоненте. Более того, мы можем постепенно уступить контроль над нашей жизнью зарубежным технологиям и центрам влияния. Уступим контроль и инициативу в этой области – потеряем суверенитет, потеряем страну.

 

Надо сказать, что подобная политика США реализуется в ответ на ухудшение внешних условий развития, прекращения безусловно доминировавшего процесса «укрепления мира по-Американски» в нечто новое, о чем спорят сегодня политики и ученые. В научной литературе сложилась традиция отдельно изучать глобализационные процессы, и отдельно – вопросы мировой политики, связанные с гегемонией. Авторы из МГИМО, например, предлагают синтез этих направлений исследований на основе модели трансакционной и инновационной экономики, пространственно– распределённой в виде системы «глобальных ворот». С этой точки зрения, глобализация представляет собой процесс усиления сетевых контактов, связывающих разные части земного шара. Плотность этих сетей неравномерно распределена по территории планеты. На этапе расширения процессов глобализации происходит усиление этих сетевых связей и насыщение их ресурсами[17].

 

На этапе спада глобализации, один из которых мы переживаем в настоящий момент, происходит ослабление этих связей. Пространственная неоднородность глобализации связана с социальным (а также территориальным и межстрановым) неравенством в распределении ресурсов. В связи с этим глобальная экономическая система, создаваемая «воротами», нуждается в поддержании стабильности глобальных политических институтов. В XIX–XX вв. сложилась система поддержания этой стабильности, названная в литературе по теории международных отношений «гегемонией». На этапе подъёма глобализации создаётся система эффективного взаимодействия между мировой экономической и мировой политической системой. На этапе спада образуется разрыв между потребностями «ворот» в обеспечении политической стабильности и возможностями гегемона эту стабильность поддержать.

 

В настоящее время возможности США как мирового гегемона резко сократились, как и желание американских избирателей нести издержки гегемонии. Ни в отдельности, ни даже вместе со своими союзниками Вашингтон не в состоянии обеспечить стабильное функционирование «правил игры», необходимых для продолжения расширения глобализации. Эту ситуацию можно описать как «кризис американоцентричной глобализации».

 

Этап кризиса глобализации связан с упадком международных режимов, ростом неопределённости и конфликтов на всех уровнях мировой политики. Этот процесс может оказаться достаточно длительным. В конце его может либо произойти становление другой политической «оболочки» экономической глобализации (например, переход к модели гегемонии группы великих держав, что наиболее близко к распространенному в России представлению о многополярном мире), либо произойти возникновение нового гегемона (например, в виде КНР)[18].

 

Вместе с тем на практике, в настоящее время реализуется модель, где доминируют США, создавая зависимую от них не только военно-политическую., но и цивилизационную коалицию, свою особую цивилизацию, со своими особыми нормами и правилами[19]. Более того, эти нормы и правила должны заменить существующие международные нормы и международное право.

 

 

 

_____________________________________

 

[1] Ханиотис А. Эпоха завоеваний. Греческий мир от Александра до Адриана. М.: Альпина нонфикшн, 2020, с. 271.

 

[2] См. подробнее: Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М.: АСТ, 2016. 571 с.

 

[3] Лавров С.В. Выступление в МГИМО МИД РФ. 1 сентября 2020 г. / www.mgimo.ru/1.09.2020 [2].

 

[4] Подберезкин А.И. Значение ВКС в современном мире // Воздушно-космический рубеж. Спецвыпуск «Армия 2020», август 2020, сс. 25-33.

 

[5] См. подробнее: Подберёзкин А.И., Родионов О.Е. Человеческий капитал и национальная безопасность. М.: Прометей, 2020. 610 с.

 

[6] Берлинский трактат (1878 г): 1(14) июля был подписан Берлинский трактат, который явился результатом работы Берлинского конгресса, созванного по инициативе западных держав для пересмотра условий Сан-Стефанского договора в ущерб России и славянским народам Балканского полуострова.

 

[7] Ильницкий А. Россия и мир: угрозы и возможности // Национальная оборона, 2020, № 1, сс. 3-12.

 

[8] ИльницкийА. Россия и мир: угрозы и возможности // Национальная оборона, 2020, № 1, сс. 3-12.

 

[9] Давидченко А. События в Белоруссии развиваются по украинскому сценарию: Лукашенко готовит войска / Эл. ресурс: «КП». 31.07.2020 / kp.ru

 

[10] Давидченко А. События в Белоруссии развиваются по украинскому сценарию: Лукашенко готовит войска / Эл. ресурс: «КП». 31.07.2020 / kp.ru

 

[11] Давидченко А. События в Белоруссии развиваются по украинскому сценарию: Лукашенко готовит войска / Эл. ресурс: «КП». 31.07.2020 / kp.ru

 

[12] Подберезкин А.И. Значение средств воздушно-космического нападения и обороны в обеспечении безопасности России // Воздушно-космическая оборона, № 1, 2020, сс. 62-80.

 

[13] Ильницкий А. Россия и мир: угрозы и возможности // Национальная оборона, 2020, № 1, сс. 3-12.

 

[14] Ильницкий А. Россия и мир: угрозы и возможности // Национальная оборона, 2020, № 1, сс. 3-12.

 

[15] См. подробнее: Васильев А.М. От Ленина до Путина. Россия на Ближнем и Среднем Востоке. М.: Центрполиграф, 2018. 670 с., с. 210

 

[16] Ильницкий А. Россия и мир: угрозы и возможности // Национальная оборона, 2020, № 1, сс. 3-12.

 

[17] Казанцев А.А., Сергеев В.М. Кризис «американоцентричной» глобализации: причины, тенденции, сценарии развития. Вестник МГИМО-Университета. 2020;13(2):40-69. https://doi.org/10.24833/2071- [3] 8160-2020-2-71-40-69

 

[18] Казанцев А.А., Сергеев В.М. Кризис «американоцентричной» глобализации: причины, тенденции, сценарии развития. Вестник МГИМО-Университета. 2020, № 13(2), сс. 40-69 / https://doi.org/10.24833/2071- [3] 8160-2020-2-71-40-69

 

[19] Подберезкин А.И. Значение ВКС в современном мире // Воздушно-космический рубеж. Спецвыпуск «Армия 2020», август 2020, сс. 25-33.