Пишет boris_yakemenko. Несколько слов о современной литературе

(окончание. Начало см. http://boris-yakemenko.livejournal.com/331087.html)

Для того, чтобы понимать процессы, происходящие в современной литературе (или том, что ею считается), не обязательно быть литературоведом, историком литературы. Достаточно просто представлять себе политические процессы минувших лет. Когда рухнул Советский Союз, власть оказалась в руках Ельцина и завлабов, которые никогда ничем толком не руководили и тем более не знали, что делать с разрушающейся страной. Для того, чтобы создать базис своей власти, олигархами, финансистами и хозяевами недр были назначены Ходорковский, Березовский, Гусинский и компания. Им по бросовым ценам отдали то, что принадлежало всем, и приказали стеречь и приумножать. Их жизнь стала налаживаться.

 

Проблема была в народе. Поскольку происходящее выглядело торжеством справедливости и свободы только в глазах Чубайса, Ельцина, Гайдара и их назначенцев, а в глазах остальных это было насилие и издевательство над тяжело больной страной, нужно было убедить всех, что грабеж и разруха являются необходимым условием скорого наступления всеобщего блага. Тогда на базисе начали возводить «надстройку». То есть назначенцы назначили своих назначенцев – друзей и приятелей «владельцами» и «редакторами СМИ», а тех, кто к этой работе был непригоден, «писателями», «художниками», «деятелями культуры». Им была поставлена задача, как тогда говорили «разрушать империю в сознании» и учить всех сжигать то, чему поклонялись и поклоняться тому, что сжигалось. 

 

В качестве простого примера можно привести историю с директором бывшего Большого театра Иксановым. Швыдкой в своей время был назначен «министром культуры», поскольку был приятелем кого-то там из вышестоящих. Затем Швыдкой назначил своего однокашника Иксанова «директором» Большого театра, хотя предыдущий опыт Иксанова свидетельствовал о неправильности этого решения. Иксанов, который знал о том, что театр – это премьеры и постановки, решил не ломать традиций и поставить что-то новое, для чего пригласил опять же своего близкого приятеля, «композитора» Десятникова, который однажды жалел, что мат нельзя передавать музыкой. Десятников решил побаловаться нетрадиционной оперой, для написания текста коей пригласил уже своего старинного дружка Сорокина. В результате компания приятелей на знаменитой сцене, где ставились великие классические оперы, поставила бездарного порнографа, а театр, как художественное явление, перестал существовать и сегодня, как воровская малина, описывается только в криминальных сводках. 

 

Но «на первое возвратимся». Для того, чтобы одурачить огромное количество людей, была создана стратегия, целью которой было посеять хаос в сознании. Для этого нужно было перемешать и подменить понятия, сдвинув все со своих привычных мест. Поэтому враги и предатели сразу же начали именоваться «инакомыслящими», бандиты и террористы «героями сопротивления», «сепаратистами», порнография «жесткой прозой», извращения «альтернативным взглядом», массовое вранье в газетах «субъективной точкой зрения», мат на стенах «современным искусством», фашисты и прочий сброд «радикалами». Таким образом, миллионы людей в короткое время были сбиты с толку и приведены в состояние необходимости свести концы с концами, то есть паралича. Таким образом, одна из целей была достигнута - людей лишили возможности сопротивляться. 

 

После этого наступил второй этап – необходимо было посеять в людях уверенность в том, что то, что происходит и есть долгожданная свобода, которая возникла именно благодаря либералам. Именно благодаря им и только им люди получили возможность делать, слушать, смотреть и читать то, что раньше было нельзя. Здесь нужно учитывать одно немаловажное обстоятельство. Речь, безусловно, шла не о выпуске ранее не издававшихся книг Флоренского или Пастернака. Прослойка людей, ждавших этих книг, была столь незначительной, что не могла повлиять ни на что в принципе. Речь шла (применительно в данном случае только к литературе) о мате, непотребщине и графоманстве любого вида и типа. Мат был объявлен важнейшим оружием в борьбе за свободу. «...Это — форма нашего бунта. Это вечный русский бунт, социально-эстетический протест...», - восторгался журнал «Литературная Россия» в 1991 году. 

 

Беря мат, а также порнографию, графоманство и пр. в качестве оружия, нужно было найти и противника, которого надо этим оружием поразить. Этим противником были объявлены запреты, мораль, стыд, атрибутированные как «ханжество» и «комплексы» и объясняемые как тяжелое наследие тоталитаризма. Поэтому тот же журнал «Литературная Россия» с пафосом солдата, водружающего над Рейхстагом советский флаг, описывал появление Баркова в общественном пространстве: «В том, что Барков и барковиана считались неудобными для печати и не были допущены к публикации цензурой... есть свой смысл. Это объясняется не косным нашим ханжеством и дикостью, по крайней мере не только ими. Так уж сложилась культура — под знаком оппозиции «доступное — запретное»... В последние годы стало посвободнее с допуском мата в нашу печать, а впрочем, и сейчас это проходит не без трудностей. <...> Когда же будет и будет ли наконец издан у нас Барков?.. Это дело будущего, до этого еще нужно дотянуться». То есть издание матерных посредственных стишков представляется обществу национальной мечтой, до которой нужно еще «дотянуться». Если раньше тянулись в космос и к мировому влиянию, то теперь надо тянуться к матерщине на стенах и в книгах. 

 

Для того, чтобы все это звучало убедительнее, интервенционный захват страны, ее культурного и ментального пространства приказано было именовать «борьбой», чтобы создать у всех иллюзию серьезного противника, в неравной борьбе с которым отважной горстке героев-либералов удалось защитить свободу для широких масс. Этим решалось сразу несколько задач. Во-первых, либералы, как победители, получали утвердившееся в средневековье преимущественное право «трех дней на разграбление побежденного города», а остальным доставались объедки. Во-вторых, у всех остальных формировался комплекс вины лузеров, опоздавших к празднику жизни. В-третьих, данным фактом лузерам вменялось в обязанность отныне помалкивать в тряпочку, а кроме того, непременно отработать сторицей полученную от победителей свободу. В данном конкретном литературном случае это означало, что литературные назначенцы поставлены населению «на кормление». То есть все обязаны исправно покупать их опусы, читая, непременно восхищаться и распространять восторги, а если что не нравится – молчать и не мешать. Так приятели, соратники, друзья власть и деньги предержащих стали «писателями» и «поэтами» - Быков, Пригов, Сорокин, Ерофеев, Гришковец, Пелевин, Лимонов и пр. Когда последний одряхлел и стал выживать из ума, то, чтобы сомкнуть ряды, на его место сразу вдвинули вынутого из того же душного нацбольского подвала ресторанного вышибалу, отчаянно бездарного Прилепина и начали активно раздувать новое кадило. 

 

И машина заработала. Поскольку дружеский круг «писателей», «композиторы» и пр. обслуживали идеологически и в рамках «культурки», сложившуюся систему, их издавали большими тиражами, вкладывали огромные деньги в рекламу и восторженные рецензии. Так к назначенным «деятелям культуры» добавились назначенные «деятели СМИ» и «политические деятели», которые отныне слушали, читали и обсуждали только друг друга. Это видно при самом общем взгляде даже сегодня. Возьмем, например, Навального. Навальный ходит к Удальцову на митинги, читает Быкова, слушает Венедиктова, смотрит «Дождь» с Собчак. Собчак в свою очередь ходит на митинги к Навальному, читает Быкова, слушает Венедиктова, смотрит сама себя. Быков, в свою очередь в знак благодарности ходит к Навальному и Удальцову, читает себя, Лимонова, Сорокина. Пелевина, смотрит Собчак, слушает Венедиктова и ходит к нему. Сорокин читает Быкова. Венедиктов предоставляет всем им эфир, а сам смотрит Собчак, читает Быкова, Пелевина и Сорокина. Все вместе читают «Новую газету», которая, в свою очередь, в знак благодарности публикует Быкова, Навального, Удальцова, иногда Венедиктова, рекламирует их акции и лица. И т.д. и т.п. Конечно, в этот круг входят другие персонажи, но всего лишь для того, чтобы несколько усложнить эту систему горизонтальных корпоративных связей. Например, Немцов. Дальше опять все то же самое. Немцов читает Сорокина и Быкова, слушает Венедиктова, смотрит Собчак. А Венедиктов с Собчак… Никакого выхода из этого порочного круга нет и никто никогда в него со стороны не допускается (пока не прикажут хозяева). 

 

Для всех остальных, тех, кто за пределами круга, целый сонм специально нанятых критиков из «журналистов» и просто друзей круглосуточно вдалбливал, что это самое лучшее, что у нас есть в литературе, что это «новые классики» Толстые и Чеховы, что не они извращенцы – жизнь извращенная. Наконец были созданы премии (то есть тринадцатые зарплаты), которыми дополнительно утверждалось величие назначенцев. Никакого отношения эти премии ни к литературе, ни к реальным заслугам назначенцев не имели, просто друзья побогаче помогали друзьям победнее. Например, назначенная в «писательницы» Денежкина, которая писала, что «листья развевались на ветру», «сосиска выпадывала из батона», «я испугалась и все внизу напряглось», сразу же получила премию «национальный бестселлер». Быков от приятелей получил вообще все премии, которые было можно, а за ним и приятель приятеля Прилепин. А «премию Мамлеева» (он писать не умел и поэтому его в этой тусовке назначили «философом») вручал сам Мамлеев. Хорошо, что не самому себе.

 

Для назначенных «писателями» и «поэтами» («художниками» и т.д.), разумеется, был создан статус категорически «неприкасаемых», чтобы они ни делали. Быков открыто говорил, что «художник для того и существует, чтоб мы любовались его заблуждениями и не повторяли их. Это жертвенная, в общем, должность». То есть они разрешили себе все, но запретили всем остальным делать то же самое, чтобы не утратить приоритет на особенную маргинальность и утвердить свое исключительное положение среди нас. То есть они матерятся – это литература, художественный образ и т.д. Все остальные матерятся – шпана и быдло. И т.д. Мало того, матерщина, графоманство и бездарность художника есть «жертвенность», то есть он фигура страдательная, жертвует собой за всех, а нам остается лишь чтить и преклоняться. Как у Чехова: «Одним словом, мы должны понять, что такой великий человек, как Лаевский, и в падении своем велик; что его распутство, необразованность и нечистоплотность составляют явление естественно-историческое, освященное необходимостью, что причины тут мировые, стихийные и что перед Лаевским надо лампаду повесить, так как он - роковая жертва времени, веяний, наследственности и прочее». 

 

Из вышесказанного логически вытекает следующее. Любая попытка не согласиться с написанным назначенцами, осудить стиль, манеру изложения, сюжеты, язык и пр., а тем более заявить об этом публично немедленно истолковывалась, как попытка посягнуть на лучших людей, на свободу общества в целом, как стремление понизить уровень цивилизованности социума, попрать права гражданского общества. Не случайно Быков писал в «Собеседнике» о порнографе Сорокине: «если с ним что-то случится, то Россия вылетит из списка европейских стран и нам ни цента никто не подаст». То есть эти люди провозглашались островками цивилизованности в море косности и отсталости, залогом нашего благополучия. Когда В.Якеменко сказал, что порнограф Сорокин – дрянь (всего то), это вызвало настоящую истерику. «Вы слышали? Нет, вы слышали? Он сказал, что это дрянь!!!». Говорилось так, словно он усомнился в неизбежности восхода солнца. В «Известиях» (Хам в партере.13.11.2006) Гришковец на все корки отделывал человека, который вышел с его спектакля, извинившись и спокойно сказав «Я ожидал большего». Ему просто не понравилось. За это его начали уничтожать. «Противно встречаться с такими людьми», - кричал ему вслед Гришковец многотысячным тиражом. - «они мне отвратительны», «он поверхностный, неглубокий, эгоистичный, пошлый бездельник», «хам». Сомневаться запрещено, запрещено их не любить. Опять тот же Быков оболгал и оклеветал академика Лихачева только за то, что последний… осуждал употребление мата «в художественных целях». Приставленная «критиком» к назначенцам Юзефович заклеймила очень многообещающий роман Андрея Дмитриева «Крестьянин и тинейджер» (который получил «Русский букер») опять же всего лишь потому, что премию получили не ее любимые Сорокин и Пелевин. «В самом деле, что за бред — почему премия за лучший русский роман вручается не исходя из объективных достоинств текста, а по каким-то совершенно иным соображениям?» http://www.itogi.ru/arts-kolonka/2012/50/185074.html - саморазоблачительно писала она, не замечая, что все годы премии ее любимым порнографам и наркоманам вручались именно по этой схеме. Но все устраивало, потому что были «правильные фамилии». 

 

Реакция на несогласных была всегда одна – травля и закрикивание. Любой человек, которому они не нравились, стремящийся к защите ценностей, объявлялся «патриотом» (это слово употреблялось исключительно в негативном контексте), «зашоренным», «коснеющим», «мракобесом», «ханжой». Эти клейма являлись диагнозом, избавляющим интервентов от необходимости вступать в дискуссии. Так, после того, как «Идущие вместе» не согласились с агрессивным навязыванием обществу наркомана Пелевина и порнографа Сорокина, была развернута травля, поддержанная абсолютно всеми СМИ (кроме Литературной газеты). Е.Фанайлова на радио «Свобода» заявила «их ханжеское мракобесие не подлежит обсуждению». Попытки публично заявить, что Сорокин порнограф и предложить вместо него Чехова были немедленно оценены в «Советской России» как «хамство» и во вражеской «Новой газете» ни много, ни мало как «насилие над культурой!» «Критик» Пирогов в это же время откровенно написал в «Независимой»: «Пресловутые basic values являются последним прибежищем идиотов». Неприятные и точные вопросы приказано было не слышать, в любых дискуссиях их просто пропускали мимо ушей и продолжали говорить о своем. В качестве ответного аргумента на любое заявление с любой доказательной базой применялся единственный ответ: «Это чушь» (вздор, бред, клевета, провокация). Все. Именно так сейчас и поступает антироссийское «Эхо Москвы» в отношении новой книги «Роман о Петре и Февронии». То есть методы борьбы с «несогласными» были целиком взяты из советского агитпропа и творчески развиты. 

 

Вот так в целом выглядел (и продолжает выглядеть) «литературный процесс». Понятно, что к литературе это не имеет никакого отношения – это чисто политический проект, необходимый для того, чтобы легитимизировать и удержать те «завоевания», которые осуществили либералы. Поэтому вполне закономерно, что в той или иной степени все указанные выше фамилии участвовали в недавних оппозиционных акциях на стороне противников власти и России в целом. А если и не участвовали, то обязательно отметились политическими статейками и памфлетами.

Теперь, я надеюсь, понятно, почему «Роман о Петре и Февронии» был встречен молчанием или запретами «Эха Москвы»? Потому что говорить – это создавать рекламу и разрушать этот порочный круг, теплую компанию назначенцев. И поэтому они будут молчать. Сцепив зубы. Это, кстати, отчасти и хорошо. Это значит, что теперь о них можно говорить что угодно. Делать с ними, что угодно. Только не с помощью газет, ибо «утром в газете, вечером в клозете», а создавая книги и сборники. С помощью литературы. На их поле. Бучинская, Панаев и Скабичевский уже начали.

Начнем и мы?