Надежда Андреевна Хвыля-Олинтер — эксперт Центра научной политической мысли и идеологии, к.соц.наук

В России насчитывается более трехсот моногородов, большинство из которых расположено в Приволжском, Центральном, Сибирском и Уральском округах. Создавались они в советский период вокруг градообразующих предприятий, на котором работало большинство жителей города. Это был эффективный инструмент обеспечения государственных нужд.

Но от плановой экономики государство отказалось, собственность подвергла приватизации, и значительная часть моногородов не смогла приспособиться к новым социально-экономическим условиям. Сегодня в этих населенных пунктах обстановка различна — расположенные вблизи точек газо- и нефтедобычи развиваются достаточно стабильно, другие бедствуют. Минэкономразвития в 2014 году оценила ситуацию в девяносто двух моногородах как неблагоприятную. В 45% из них государство планирует провести диверсификацию экономики (как предполагается осуществлять ее в условиях кризиса, сырьевой экономики и демонетаристской политики, неясно), в 35% — поддерживать инфраструктуру через специальные программы, 20% подлежат так называемому управляемому сжатию и закрытию. По сути, последняя категория — это бомбы замедленного действия, очаги социального напряжения.

Теоретически, у государства имеется довольно широкий спектр инструментов поддержки моногородов — бюджетные инвестиции, межбюджетные трансферы, решение проблемы монопрофильности, прямые дотации, налоговые преференциии т. д. В прошлом году был создан Фонд развития моногородов — некоммерческая организация, учрежденная Внешэкономбанком с целью развития моногородов через привлечение к ним инвестиций, поддержку местных инициатив, реконструкцию инфраструктуры, создание индустриальных парков, новых рабочих мест. Уже отобрано около двадцати экспериментальных площадок, на работу с которыми планируется выделить до 29 млрд. руб.

Об существенных достижениях Фонда говорить рано, при хорошем раскладе они появятся только через несколько лет. Определенные опасения в достижении позитивного результата связаны, например, со сложностью поиска инвесторов при текущем состоянии экономики страны, с коррупционной проблемой, со снижением наполняемости бюджета, с бюрократическими препятствиями, со сложностью качественной подготовки проектов в сжатые сроки и т. д.

Говорить о дальнейшей стратегии государства относительно моногородов сложно. В последние десятилетия ее просто не было, и решить эту задачу за короткое время путем даже очень масштабных финансовых влияний невозможно. То, что государство вынуждено задумываться над решением, объяснимо —социально-экономические проблемы будут только нарастать и, в первую очередь, в регионах, а внутренняя миграция интенсифицирует процесс маргинализации населения и обезлюживания территорий.

Необходима была системная планомерная проактивная политика: стимулирование занятости, увеличение объемов государственной поддержки, обеспечение доступа населения к образованию, диверсификация местной экономики, привлечение инвестиций, повышение эффективности взаимодействия местных властей и руководства градообразующих предприятий, проработка правовой базы в отношении моногородов. Сейчас государство может лишь действовать реакционно, пытаться решить проблемы с наиболее кризисными городами.

Универсального решения нет, его не всегда удается найти даже развитым странам. Один из самых ярких примеров — Детройт, относящийся сегодня к наиболее криминализированным городам США, а не так давно являющийся локомотивом американского автопрома. В качестве положительного примера можно вспомнить опыт диверсификации экономики немецкого промышленного района Рур, в котором удалось создать рабочие места в сфере услуг и запустить процесс диверсификации.

Опыт неиндустриального реформирования, правда, не подходит для большинства проблемных моногородов нашей страны в силу их территориальной удаленности, низкой плотности населения в регионах. России следует избирательно относиться к зарубежному опыту и отдавать приоритет модернизации промышленного производства.